Новая Магдалина - [89]

Глава XXVIII ПРИГОВОР, ПРОИЗНЕСЕННЫЙ НАД НЕЙ

Рассказ был закончен. Последние звуки ее голоса замерли в тишине.

Глаза Мерси все еще были устремлены на Ораса. После того, что он услышал, мог ли он устоять от этого кроткого умоляющего взгляда? Простит ли он ей? Несколько минут перед тем Джулиан видел слезы на щеках Ораса и думал, что он жалеет ее. Почему же он теперь молчал? Возможно ли, чтоб он жалел только самого себя?

В последний раз, в этот кризисный миг ее жизни, Джулиан заступился за Мерси. Он никогда не любил ее до такой степени, как в эту минуту. Даже с его великодушным характером тяжело было ходатайствовать за нее перед Орасом фактически против себя. Но он обещал ей всю возможную помощь, какую может предложить самый верный друг. Верно и мужественно он сдержал свое обещание.

— Орас! — сказал он.

Орас медленно поднял глаза. Джулиан встал и подошел к нему.

— Она просит вас поблагодарить меня, если ее совесть заговорила. Благодарите благородную натуру, которая отозвалась, когда я обратился к ней. Отдайте справедливость бесценному достоинству женщины, которая может говорить правду. Ее сердечному раскаянию радуются небеса. Неужели оно не защитит ее на земле? Уважайте ее, если вы христианин, сожалейте о ней, если вы человек!

Он ждал. Орас не отвечал ему.

Глаза Мерси со слезами обратились на Джулиана. Его сердце жалело ее. Его слова утешали и прощали Мерси. Когда она опять посмотрела на Ораса, она сделала это с усилием. Его влияние на нее прошло. В глубине души ее возникла непрошеная мысль — мысль, которую прогнать уже было нельзя: «Неужели я когда-нибудь могла любить этого человека?» Она сделала к нему шаг. Не могла же она, даже теперь, совсем забыть прошлое. Она протянула руку.

Он тоже встал, не смотря на нее.

— Прежде чем мы расстанемся навсегда, — сказала она ему, — возьмите мою руку в знак того, что вы прощаете мне…

Он колебался. Он приподнял руку. Тотчас же великодушное побуждение исчезло. Вместо этого явилось гадкое опасение того, что может случиться, если им овладеет опасное очарование ее прикосновения. Рука его опустилась, он быстро отвернулся.

— Я не могу простить ей! — сказал он.

С этим страшным признанием, даже не бросив на Мерси последнего взгляда, он вышел из комнаты.

В ту минуту, когда он отворял дверь, Джулиан не смог скрыть своего презрения.

— Орас, — сказал он, — мне вас жаль!

Когда эти слова вырвались у него, он посмотрел на Мерси. Она отвернулась от обоих, она отошла в дальний конец библиотеки. Первое предупреждение о том, что ожидало ее, когда она опять вступит в свет, дал ей почувствовать Орас. Энергия, поддерживавшая ее до сих пор, исчезла перед страшной перспективой, вдвойне страшной для женщины, позора и презрения. Со слезами на глаза упала она на колени перед небольшой кушеткой в самом темном углу комнаты.

«О, Христос! Сжалься надо мною!» — вот о чем была ее молитва, и только об этом.

Джулиан последовал за ней. Он немного подождал. Потом его ласковая рука дотронулась до ее руки, его дружеский голос успокоительно коснулся ее слуха.

— Оживись, бедное, уязвленное сердце! Прекрасная, очищенная душа, ангелы Господни радуются над тобой! Займи свое место между благороднейшими созданиями Бога!

Он встал с этими словами. Все ее сердце устремилось к нему. Она схватила его руку, прижала ее к груди, прижала к губам, а потом вдруг опустила и стояла перед ним, дрожа, как испуганный ребенок.

— Простите меня! — вот все, что она могла сказать. — Я так одинока, а вы так добры ко мне!

Она хотела оставить его. Это было бесполезно — силы ее иссякли, она ухватилась за изголовье кушетки, чтобы удержаться на ногах. Джулиан посмотрел на нее. Признание в любви готово было сорваться с его губ, но он посмотрел на нее опять и удержался. Нет, не в эту минуту, не в то время, когда она была беспомощна и пристыжена, не в то время, когда ее слабость могла заставить ее уступить, а впоследствии сожалеть об этом. Великое сердце, пощадившее ее и сожалевшее о ней с самого начала, щадило и сожалело о ней теперь.

Он также оставил ее, но сказал такие слова на прощание:

— Не думайте о вашей будущей жизни, — сказал он ласково. — Я хочу кое-что предложить вам, когда отдохновение и спокойствие восстановят ваши силы.

Он отворил ближайшую дверь, дверь столовой, и вышел. Слуги, накрывавшие на стол, заметили, что когда «мистер Джулиан» вошел в комнату, глаза его были «блестящее прежнего». Он имел вид (заметили они) человека, «ожидавшего приятных известий». Они готовы были предположить, хотя, конечно, он был очень молод для этого, что племянник ее сиятельства ожидает повышения в своем духовном звании.

Мерси села на кушетку.

В физическом состоянии человека есть границы страданию. Когда оно дошло до известной точки, нервная система становится неспособной чувствовать сильнее. Законы природы в этом отношении относятся не только к телесным страданиям, но и к душевным также. Горе, ярость, ужас имеют также известные границы. Нравственная чувствительность, так же как и нервная, достигает своего периода полного истощения и не чувствует ничего более.

Способность страдать у Мерси дошла до своей границы. Оставшись одна в библиотеке, она могла почувствовать физическое облегчение. Отдохнув, она начала смутно припоминать прощальные слова Джулиана и попыталась понять, что они значили, — больше она ничего не могла.