Новая квартира - [11]

Шрифт
Интервал

— Тише, тише! Не буди монстра, — Маруся неожиданно увидела в Вале доброго и понимающего единомышленника.

Они сели друг напротив друга на разные кровати, между которыми стоял стол.

— Ну что? — спросил Валя, крепкой рукой ставя на стол глухо громыхающий пакет.

Маруся протянула ему консервный нож.

— Ну что? — переспросила она в ответ.

Холодные бутылки восхитительного пива прошипели что-то перед тем, как сдаться и образовать возле горлышка пузыри, очень похожие на мыльные.

— Класс! — сказала Маруся. Она непрестанно посасывала понемножку из бутылки, в отличие от Вали, который редко, но большими булькающими порциями гулко вливал пиво в свой широко открытый рот, задирая при этом голову кверху.

— Ну как тебе эта сладкая парочка? — с ехидством спросила Маруся.

— Ты про кого это?

— А про Лизу с Сашей.

— Да как тебе сказать… — Валя задумался. — Слушай, у тебя не будет свечки?

— Нету.

— Жалко. А то можно было бы лампочку выключить, а свечку зажечь.

— Всё равно спичек нет.

— А у меня есть зажигалка… Ладно, может, я буду бестактен, но скажу откровенно, поскольку ты вызываешь во мне какое-то доверие. Они мне не понравились. Что-то в них не то. Никакой нету в них… теплоты душевной, что ли. Сидят они, развлекают тебя, а ты в это время представляешь, как они кому-нибудь другому про тебя гадости говорят.

— Про меня? — с тревогой переспросила Маруся.

— Да нет. Я не имею в виду конкретно тебя. А просто: сидишь и представляешь, как они про тебя гадости говорят.

— А, — Маруся успокоилась. — А про меня они что-нибудь говорили?

Рот Маруси занялся пивом, но любопытные чёрные глаза были неподвижно устремлены на Валю.

— Да так, ничего особенного не говорили. Сказали, что у тебя двоюродный брат в Москве служит.

— Да, служит… Знаешь, Валя, ты не совсем прав, — сказала Маруся и ещё хлебнула пива. — То есть ты прав лишь наполовину. Всё, что ты сказал, касается только Саши, а Лизка она не такая. Лизка! Какая она классная! Знаешь, даже если я буду говорить без умолку два года, не отвлекаясь ни на еду, ни на сон, я всё равно не смогу передать, как много она для меня значит. Просто она чудесный, редкой души человек. Это избитые слова, но не всегда за ними стоит так много, как сейчас. Она… она… Сколько мы с ней переговорили за время нашей дружбы! О чём только не говорили! Знаешь, оказывается, мы с ней так похожи! Кто бы мог подумать, да? Вообще, она единственный человек, с которым мне всегда хорошо. Такая она… Вот.

Эта маленькая тирада была произнесена довольно невнятно, но очень выразительно. Глаза Маруси разгорелись, а щёки разрумянились. Восторженное выражение придавало её лицу особую прелесть. Маруся восхищалась настолько полно, непринуждённо и искренне, что Вале трудно было не принять себя за объект этого восхищения.

«Почему эти девушки вечно начинают первым делом рекламировать своих подружек? Чтобы, по аналогии, и на их достоинства внимание обратили, так что ли?» — думал Валя, поставив бутылку на стол и любуясь Марусей. Любуясь не невольно, как пишут в книгах, а осознанно, со знанием дела.

— Скажи же, они не любят друг друга, — спросила вдруг Маруся.

— Да не знаю.

— Конечно, не любят! — возмущённо воскликнула Маруся, даже забыв про Анжелу. — Это же очевидно. Раньше она его любила, а теперь нет. А он её никогда не любил.

— А что ж они живут вместе? — равнодушно спросил Валя.

— Ну ты что! У нас же любовь до гроба! Это же круто! Мы большие! Идиотка! Нет, Лизка она вообще-то очень хорошая. Только дура. Ладно, не будем о грустном. Давай дальше пиво пить.

Валя помолчал немного, затем печально усмехнулся и сказал:

— А я вообще не верю в любовь. Раньше я думал, что она есть. Но теперь я, кажись, поумнел и понял, что никакой любви в природе нет, есть только сексуальное влечение. Вот у меня была девушка: я так её любил! Вернее, думал, что люблю. Я думал, что если она меня бросит, я умру: или руки на себя наложу, или просто, — Валя смущённо хмыкнул, — зачахну от тоски. Но вот она меня бросила, — шёпот Вали стал громче, — а я жив. Я жив и помирать не собираюсь. Значит, любви нет, а есть только физическое влечение.

— Я с тобой

абсолютно согласна! — заявила пьяная Маруся. — Никакой любви не бывает, а есть только сильное половое влечение.

— Мне было вначале так одиноко! Маруся, ты себе представить не можешь, — сказал Валя голосом, выражавшим нестерпимую, но скрытую боль.

— Ну почему же не могу? — с кокетливой улыбкой возразила Маруся. — Мне тоже бывает очень одиноко. И знаешь, что я делаю? Я прибегаю к самому лучшему средству — иду гулять по Москве.

— Слушай! Я тоже всегда так делаю.

— Лучше всего это делать ночью…

— Согласен! О-о-о, сколько ночей я прошастал!..

— Как хорошо, что ты меня понимаешь! — с видимым удовольствием произнесла Маруся. — Вот Лизка, по-моему, просто не способна понять, как это классно: идёшь, о чём хочешь думаешь… Только у моих прогулок есть одна особенность, которую, наверно, и ты не поймёшь.

— Какая это?

— Я не люблю гулять в центре. Предпочитаю жилые районы, окраины.

— Ты попала в самую точку! — воскликнул потрясённый Валя. — Я ведь тоже не люблю гулять в центре.

— Нет, сперва в центре было интересно.


Рекомендуем почитать
Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».