Новая имперская история Северной Евразии. Часть I - [3]
Завершение этой работы стало возможным благодаря гранту, полученному от фонда Института современной России (Institute of Modern Russia). Особую благодарность авторы выражают Павлу Ивлеву, без энтузиазма которого наши планы могли и не реализоваться.
Мы признательны внешним рецензентам текста на этапе его подготовки для публикации в Ab Imperio, а также коллегам, приславшим развернутые комментарии и замечания по итогам этой публикации — Андрею Михайлову, Никите Храпунову и другим.
[1] См.: Андрий Портнов. Учебник истории по госзаказу // Ab Imperio. 2013. № 3. С. 388-395; Илья Герасимов. L’État, C’est Tout: «История Российского государства» Бориса Акунина и канон национальной истории // Ab Imperio. 2013. № 4. С. 219-230.
Глава 1. Политическая экология: формирование региона Северной Евразии
1.1. Границы региона
Привычные для нас представления о пространственном единстве Земли, о синхронности мировой истории и общей хронологии — тех «трех китах», на которых покоится современная историческая наука, — сравнительно недавнего происхождения. Несмотря на то, что реальное взаимодействие отдельных людей и целых народов с обитателями даже весьма отдаленных земель было регулярным и весьма плотным со времен глубокой древности, не существовало некой единой «позиции наблюдателя» (реального или обобщенного — в виде интеллектуального сообщества), которая позволила бы описывать пространство и общество в универсальных категориях. Каждая локальная культура имела не только собственные названия одних и тех же гор и рек, но и по-разному воспринимала границы между одной горной грядой и другой. Не только названия соседних народов, но и представления о том, какие группы входят в данный народ, а какие нет, отличались у разных наблюдателей. Великие письменные цивилизации древности — будь то Древний Египет, Поднебесная империя (Китай) или древнегреческие полисы — воспринимали себя уникальными островками среди окружающего пространства, населенного «варварами». Их практические знания о соседних землях и народах могли быть подчас весьма обширными, однако это не вело к восприятию своей культуры как составной части глобального целого. Значит ли это, что современные обобщающие категории (вроде «Северной Евразии») неприменимы для описания организации населения и осмысления пространства в древности?
И да, и нет. Действительно, невозможно представить себе даже гипотетически позицию наблюдателя в прошлом, который воспринял бы колоссальные пространства континента Евразия к северу от Гималаев и монгольских и среднеазиатских пустынь как единое целое. Откуда взяться источнику необходимых для такого обобщения знаний — и для чего вообще понадобилось бы воспринимать это пространство как целое? Однако, не воспринимающаяся как единое целое со стороны и изнутри, эта территория оказалась очерчена довольно четкими границами: природными, а постепенно и социокультурными.
Представим себя наблюдателем, который продвигается от Северного полюса на юг вдоль Уральского хребта в середине первого тысячелетия нашей эры, с высоты обозревая просторы континента от Камчатки до Скандинавии. От северных морей до Полярного круга это почти безлюдная земля — что на востоке, что на западе. Немногочисленные обитатели тундры и лесотундры живут охотой на песцов и северных оленей, вынужденные постоянно кочевать вслед за своей добычей: олени проходят не одну тысячу километров за лето в поисках корма. Приручение оленей происходит в Арктике только в конце первого тысячелетия, что позволило северным народам устраивать более постоянные и многочисленные поселения. Пока же их социальная организация находится в полной зависимости от условий сурового климата и поголовья промысловых животных.
Далее на юг простирается широкая полоса тайги (см. карту): почти весь Скандинавский полуостров, территория современной Финляндии и Европейской России к северу от Санкт-Петербурга и Москвы, а за Уралом — к северу от Новосибирска в Сибири и Хабаровска на Дальнем Востоке. Редкие жители тайги — настоящие лесовики: все, что нужно для жизни, им дает лес, даже зерно. Они охотятся, вплоть до конца XIX века преобладающая форма земледелия у них подсечно-огневая: это значит, что выжигается участок леса и зерна сеются прямо в золу. Плодородие такой делянки сохраняется несколько лет, а потом необходимо расчищать новую. Плотность населения в тайге не превышает 1 человека на квадратный километр, а в большинстве случаев оно гораздо ниже. И охота, и выжигание леса под посевы требуют огромных пространств (не менее 7 га на одно хозяйство). Дорог в лесу нет, массовые миграции крайне редки и затруднены, поэтому интенсивность контактов между отдельными группами людей очень низкая.
На западе и востоке континента тайга переходит в смешанные и широколиственные леса, а ближе к Уралу, от Волги до Алтая, — в лесостепь. Зона смешанных лесов (практически вся Западная Европа до Пиренеев, вся Центральная Европа) характеризуется наиболее сбалансированным климатом. Эти леса легче поддаются расчистке, при этом в изобилии снабжают население топливом и строительным материалом, богаты дичью. Представляя преграду для экспансии кочевников — а точнее, малый интерес из-за отсутствия обширных пастбищ, — эта природная зона вполне открыта для передвижения оседлого населения, для установления более прочных и постоянных социальных связей.
Исторический курс «Новая имперская история Северной Евразии» подготовлен коллективом исследователей, с 2000 г. разрабатывающих современную версию наднациональной истории в рамках проекта новой имперской истории журнала Ab Imperio. Авторы предлагают новый язык изучения и осмысления пространства, общества и институтов, которые существовали в пределах нынешней Северной Евразии и еще в относительно недавнем прошлом входили в состав СССР. Они отталкиваются не от предыстории некоего современного государства или народа (которые в традиционной логике воспринимаются вечными и неизменными «игроками» исторического процесса), а от современных аналитических вопросов, суть которых можно свести к проблеме упорядочения человеческого разнообразия и управления им.
Дмитрий Алексеевич Мачинский (1937–2012) — видный отечественный историк и археолог, многолетний сотрудник Эрмитажа, проникновенный толкователь русской истории и литературы. Вся его многогранная деятельность ученого подчинялась главной задаче — исследованию исторического контекста вычленения славянской общности, особенностей формирования этносоциума «русь» и процессов, приведших к образованию первого Русского государства. Полем его исследования были все наиболее яркие явления предыстории России, от майкопской культуры и памятников Хакасско-Минусинской котловины (IV–III тыс.
Книга представляет собой исследование англо-афганских и русско-афганских отношений в конце XIX в. по афганскому источнику «Сирадж ат-таварих» – труду официального историографа Файз Мухаммада Катиба, написанному по распоряжению Хабибуллахана, эмира Афганистана в 1901–1919 гг. К исследованию привлекаются другие многочисленные исторические источники на русском, английском, французском и персидском языках. Книга адресована исследователям, научным и практическим работникам, занимающимся проблемами политических и культурных связей Афганистана с Англией и Россией в Новое время.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Дмитрий Алексеевич Мачинский (1937–2012) – видный отечественный историк и археолог, многолетний сотрудник Эрмитажа, проникновенный толкователь русской истории и литературы. Вся его многогранная деятельность ученого подчинялась главной задаче – исследованию исторического контекста вычленения славянской общности, особенностей формирования этносоциума «русь» и процессов, приведших к образованию первого Русского государства. Полем его исследования были все наиболее яркие явления предыстории России, от майкопской культуры и памятников Хакасско-Минусинской котловины (IV–III тыс.
1968 год ознаменовался необычайным размахом протестов по всему западному миру. По охвату, накалу и последствиям все происходившее тогда можно уподобить мировой революции. Миллионные забастовки французских рабочих, радикализация университетской молодежи, протесты против войны во Вьетнаме, борьба за права меньшинств и социальную справедливость — эхо «долгого 68-го» продолжает резонировать с современностью даже пятьдесят лет спустя. Ричард Вайнен, историк и профессор Королевского колледжа в Лондоне, видит в этих событиях не обособленную веху, но целый исторический период, продлившийся с середины 1960-х до конца 1970-х годов.
В работе впервые в отечественной и зарубежной историографии проведена комплексная реконструкция режима военного плена, применяемого в России к подданным Оттоманской империи в период Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. На обширном материале, извлеченном из фондов 23 архивохранилищ бывшего СССР и около 400 источников, опубликованных в разное время в России, Беларуси, Болгарии, Великобритании, Германии, Румынии, США и Турции, воссозданы порядок и правила управления контингентом названных лиц, начиная с момента их пленения и заканчивая репатриацией или натурализацией. Книга адресована как специалистам-историкам, так и всем тем, кто интересуется событиями Русско-турецкой войны 1877–1878 гг., вопросами военного плена и интернирования, а также прошлым российско-турецких отношений.