Новая Европа Скотт-Кинга. Рассказы - [21]

Когда офицер ушел, охранник и его жена стали обсуждать ситуацию.

— Старушенция говорит, чего бы тебе их всех не сдать полиции — получишь вознаграждение. А тип этот ей отвечает, мол, черта с два, скорей всего, повесят — вот и все наше вознаграждение будет. Похоже, теперь вокруг шпиков понатыкано.

Потом появился морской капитан, который говорил по-гречески. Пассажиры Подземки, сгрудившись, слушали, вылавливая из его речи отдельные слова.

— Этот тип может нас вывезти на своем корабле.

— Куда?

— A-а, хоть куда. Деньги его больше волнуют, чем география.

Сделка была заключена. Капитан ушел, и проводник Подземной дороги объяснил каждой языковой группе в отдельности, что у них тут произошли кое-какие изменения в планах.

— Не беспокойтесь, — сказал он. — Главное, чтоб тихо. Все будет в порядке. Мы о вас позаботимся. Попадете куда надо вовремя. А сейчас надо трогаться побыстрей, вот и все.

Когда стемнело, все это странное и послушное сборище было второпях переправлено на борт шхуны. Звери Ноева ковчега и те не поднимались на борт в большем неведении о цели своего путешествия. Суденышко не было рассчитано на такой груз. Пассажиры спустились вниз во мрак трюма; были задраены люки; потом в их дощатую тюрьму донесся звук, который мог быть лишь грохотом выбираемой якорной цепи; заработал вспомогательный двигатель; паруса были подняты; а потом они вышли в открытое море, которое встретило их премерзкой погодой.

Наш рассказ — забавная история, развлекательное чтение в отпуске. Предметом его на худой конец могут быть какие-нибудь неудобства, недомогания или душевные сомнения. Однако неуместно было бы на этих страницах погружаться в те бездны человеческого страдания, отчаянья и душевной муки, которые выпали на долю нашего героя в эти дни его земного существования. Ибо даже для Комической Музы, этой авантюристки в семье небесных сестер, этой беспокойной эпикурейки, которой не чуждо ничто человеческое и которая может затесаться в любую компанию, найти привет у любого порога, — даже для нее существуют запретные области. А потому давайте расстанемся со Скотт-Кингом в открытом море, чтобы снова повстречать нашего героя, уже все претерпевшего и носящего на лице грустные следы этих испытаний, в тот момент, когда корабль его наконец благополучно достиг гавани. Люки были открыты. Скотт-Кинг выбрался на палубу, и лучи августовского солнца показались ему нежаркими и словно неживыми, а ветер Средиземноморья — по-весеннему прохладным. На берегу стояли солдаты; там была колючая проволока, а у трапа их ожидал грузовик. Потом была поездка через пески пустыни, и снова солдаты, и снова колючая проволока. И все это время Скотт-Кинг пребывал в каком-то полусне. Впервые придя в сознание, он обнаружил, что сидит в палатке совершенно голый, а какой-то мужчина в военной форме постукивает линейкой по его колену.

— Послушайте, доктор, а ведь я, пожалуй, его знаю.

Скотт-Кинг поднял голову — лицо говорившего показалось ему смутно знакомым.

— Вы ведь мистер Скотт-Кинг, верно? И как вы затесались в это кодло, сэр?

— Локвуд! Боже правый, вы же были у меня в греческом классе! А где я?

— В лагере подпольной еврейской иммиграции № 64, в Палестине.

Занятия в Гранчестере начались на третьей неделе сентября. В тот самый первый вечер по окончании уроков Скотт-Кинг сидел в учительской комнате и вполуха слушал рассказ Григза о его заграничной поездке.

— Когда выбираешься хоть ненадолго из Англии, можешь как-то по-новому взглянуть на вещи. А что вы поделывали, Скотти?

— О, ничего особенного. Встретил Локвуда. Вы должны его помнить. Грустная история — он был кандидатом на биллиолевскую стипендию, а ему пришлось уйти в армию.

— Как это похоже на старину Скотти — два месяца мы не виделись, а он только и может рассказать, что повстречал своего лучшего ученика! Не удивлюсь, если он еще и работал на каникулах, старый штрейкбрехер.

— По правде сказать, я и впрямь себя чувствую немножко desouvre[8]. Надо будет поискать новую тему.

— А со стариной Беллориусом вы уже свели наконец счеты?

— Да, окончательно.

Позднее Скотт-Кинга вызвал к себе директор школы.

— Тут такое дело, — сказал он, — в этом учебном году на классическом отделении будет еще на пятнадцать учеников меньше, чем в прошлом.

— Так я примерно и ожидал.

— Вы знаете, я и сам старый классик. Так что я грущу об этом не меньше вашего. Но что мы можем поделать? Родители больше не заинтересованы в том, чтоб давать детям «истинное образование». Они хотят, чтобы мальчики, когда подрастут, получили какую-нибудь работу в нашем современном мире. Вряд ли вы можете осуждать их за это.

— Отнюдь, — сказал Скотт-Кинг. — Могу и буду.

— Я всегда утверждал, что вы — личность гораздо более важная для Гранчестера, нежели я сам. Невозможно представить себе Гранчестер без Скотт-Кинга. И все же не приходило ли вам в голову, что может наступить время, когда у нас вообще не останется учеников на классическом отделении?

— Приходило. И очень часто.

— Так вот что я хотел предложить. Может, вы подумаете над тем, чтоб взять еще какой-нибудь предмет, наряду с классическими языками? Историю, например. Предпочтительно даже экономическую историю.