Новая царица гарема - [163]

Зора нисколько не замечал успеха, для него этого было недостаточно, он хотел примерно наказать противника. Не теряя ни минуты, он снова напал на Магомет-бея. Сабля его сверкнула в воздухе и в следующую минуту он с такой силой ударил по голове начальника капиджей, что тот, смертельно раненный, пошатнулся.

В эту минуту в воротах показался мушир Рашид и, увидев, что Магомет зашатался и готов упасть, поспешил к нему, чтобы поддержать знакомого ему офицера.

– Что здесь происходит? Что случилось? – воскликнул он, бросаясь к Магомет-бею.

– Узнаешь ли ты меня? – прозвучал слабый голос Магомет-бея.

– Конечно, я узнаю тебя, мой благородный бей.

– Я жертва подлого нападения, отомсти за меня и мою смерть Зора-бею. – Это были последние слова Магомета.

– Ты слышал мое имя? – обратился Зора-бей к муширу. – Но я избавлю тебя от доноса и всех хлопот, так как сам рано утром отправлюсь в башню сераскира для разрешения моего дела. Теперь, если этот бей твой друг, позаботься только о том, чтобы его доставили в его дом.

– Это неслыханное дело, – произнес разгневанный мушир Рашид. – Несчастный бей умирает на моих руках.

Но Зора уже удалился, он прошел в караульню и приказал прислать врача, затем отправился туда, где его все еще ждали оба его товарища, чтобы уведомить их о случившемся.

Умирающий Магомет-бей был привезен в свой конак, и когда врачи подошли к его кровати, им ничего уже не оставалось делать, как подтвердить наступающую смерть.

XXIII. Жертва непримиримого врага

Когда Реция, не медля ни минуты, без страха перескочила через решетку балкона и выбежала на улицу, она испустила громкий крик о помощи. Грек стоял наверху на балконе, когда раздался крик и прокатился по узкой, мрачной улице. Минуту он простоял в ожидании, затем поспешил из дома вниз по лестнице за убежавшей Рецией, так как в доме во всяком случае он не мог остаться. А потому он оставил дом как можно скорее и пришел вниз еще вовремя, чтобы увидеть убегающую Рецию.

Но так никто и не слышал ее крика, на улице по-прежнему все было тихо и пусто, обитатели маленьких ветхих, деревянных домов вокруг уже легли спать, может быть, крик о помощи и проник к ним в их сновидениях, но не пробудил крепко спавших. Лаццаро не хотел упустить Рецию, которую несчастный случай бросил в его руки, поэтому он поспешил за ней, чтобы не потерять ее из глаз. Тут она свернула, попав на более широкую и оживленную улицу, но когда Лаццаро повернул за ней, то она точно провалилась сквозь землю. Он стоял и напрасно искал ее глазами, нигде не было видно ее, она исчезла бесследно. Куда могла она деться? Грек в раздумье прошел через всю улицу, он глядел во все стороны, искал ее во всех переулках и закоулках между домами, но все было напрасно, Реция пропала, и он не мог понять, каким непостижимым для него образом удалось ей убежать от него. Как могло это случиться, он не мог постигнуть, но тем не менее должен был отказаться от преследования, тогда как был уже так близок к исполнению своего желания. Его охватило бешенство на самого себя, зачем он не спрыгнул вслед за ней вниз на улицу и не схватил ее тотчас же. Если бы он был там, она не могла бы никаким образом исчезнуть от него. Теперь он сам был виноват в случившемся. «По крайней мере, – думал он, – Черная Сирра не ускользнет от меня».

Если бы Сирра поверила словам старой Ганифы, к которой она не могла иметь недоверия, то она попала бы в западню, из которой на этот раз ей не так-то легко было бы уйти, в этом он поклялся себе. Сирра была для него отвратительна с тех пор, как воскресла из мертвых и стала пророчицей, но страх его перед ней был еще сильнее его отвращения. Достаточно было для него слов Мансура, чтобы доказать, какие опасности предстоят ему, а он давно уже боялся их. Но он надеялся наконец избавиться от этого страха. Несмотря на это, встреча с Сиррой вовсе не была ему приятна. Он, в иных случаях не боявшийся ничего, ощущал неприятное чувство при мысли о ней, он не мог отогнать от себя это чувство ужаса, с тех пор, когда Сира, как призрак, сидела у него на спине и душила его. «Но я должен во что бы то ни стало избавиться от этого тяжелого чувства, от этого ужаса и страха», – говорил он себе.

Он знал, что она жила, как и прочие люди, что она была из плоти и крови и, следовательно, ее можно было убить.

Он принял решение на этот раз убедиться в ее смерти, он хотел сжечь ее, чтобы она исчезла бесследно, и эта мысль успокаивала его. Когда пламя истребит ее безобразное тело, она не будет в состоянии снова восстать из гроба, чтобы свидетельствовать против него. Он не хотел более хоронить ее, а решил развеять прах ее по ветру.

Он дошел до деревянных ворот Стамбула и скрылся в их глубокой, мрачной тени, чтобы его вовсе не было заметно в случае, если Сирра явилась туда вследствие ложного известия или была уже поблизости. Перед воротами царил еще больший мрак, чем на грязных улицах Стамбула, так как на той дороге, которую назначил грек, не было газовых фонарей, только на улице, ведущей к Беглербегу, горели фонари. Между тем было уже поздно, когда Лаццаро добрался до лежащей близ берега и осененной платанами дороги. Возле нее было болото и роскошно разрослись камыши.