Новая алмазная сутра - [23]

То, что он говорит, трудно переварить.

Это всегда требует времени.

Терпение Мастера должно быть феноменальным.

Каким же оно должно быть, если он говорит с людьми день за днем и знает, что они не понимают?

Видеть на их лицах, что они спят днем и могут понять только один процент из того, что он говорит; и все равно продолжать пытаться говорить им.

Ошо говорил в течение тридцати лет.

Иногда он давал пять дискурсов в день.

В конце 1980 Ошо начал говорить о новой коммуне.

Мы в то время собирались переехать в Кутч, в Индии.

Он говорил нам, что в коммуне будет пятизвездочный отель, два озера, торговый центр, дискотека, условия для проживания двадцати тысяч человек...

Мы от всего сердца смеялись.

Это казалось таким невозможным.

"В новой коммуне..." это стало дежурной фразой, были даже сделаны футболки и бейсбольные шапочки с этими словами.

К счастью для нас, нас не заставили съесть наши слова, потому что все сбылось!

В конце семидесятых в Пуне, он говорил каждое утро.

Его дискурсы были полностью спонтанны, какими они были всегда.

Я никогда не понимала, почему ни один журналист никогда не отметил этого факта.

8 часов утра.

Он идет в аудиторию и говорит от полутора до двух часов.

Он говорил, что даже он не знает о чем он будет говорить дальше, и как мы сидим и слушаем его речь, так и он.

Его слова дословно записываются и становятся книгой.

С его именем сейчас вышло семьсот книг.

В эти ранние годы (1975-81) многие люди с Ошо, были как и я молодые "дети цветов" шестидесятых.

Длинные волосы, развевающиеся одежды, отсутствие нижнего белья, наши обусловленности только начинали трескаться, наше сознание росло и мы обладали определенной невинностью.

Может быть, мы не были очень связаны с миром, очень укоренены.

Мы были детьми нового мира духовных измерений.

В начале 1981 я сидела на дискурсе, и без всякой причины я плакала и плакала.

Я сидела с заплаканным лицом, не стесняясь, и у меня текло из глаз и из носа.

Я плакала, не зная почему, примерно неделю.

Это всегда тайна для меня насколько какая-то часть человека осознает событие до того, как оно случится.

В начале 1981 у Ошо начались серьезные проблемы со спиной, и специалист из Англии приехал лечить его.

Однако его спина не поправилась, и он не мог давать дискурсы или даршаны несколько недель.

Это было начало трехлетнего периода молчания.

Когда он снова смог передвигаться, он сидел с нами каждое утро, а музыканты в это время играли.

Люди говорят мне, что музыка была очень красивая, и что это было особое время.

Но это было потеряно для меня.

Я была полна страха, что что-то ужасное должно случиться.

Это случилось.

Ошо поехал в Америку.

ГЛАВА ПЯТАЯ. США - ЗАМОК

1 ИЮНЯ, 1981, НЬЮ-ЙОРК.

Ошо покидал Индию вместе с двадцатью санньясинами.

Говоря до свидания, его санньясины стояли с руками, сложенными в намасте, около его двери и по дороге через ашрам.

Он уезжал в мерседесе с Вивек и доктором Девараджем.

Вивек, хрупкостью подобная ребенку, которая иногда камуфлировала ее силу характера и способность командовать любой ситуацией, и Деварадж - высокий, элегантный, с серебряными волосами составляли интересную пару.

Я уезжала час спустя, и это стало моим первым переживанием чувства, что смерть коммуны совершилась.

В каком-то смысле так и было, потому что она никогда не стала прежней снова.

И как это могло быть?

Коммуна чувствовалась как одна энергия, одно тело; мы вместе участвовали в наших энергетических даршанах и наших медитациях.

То, что мы теперь будем рассеяны по всему свету, печалило меня.

Моей дорогой не были просто блаженные медитации, магически приготовленные; одеяния из длинных развевающих одежд, отсутствие осознания и заботы о том, что происходит во всем остальном мире.

Алмаз моего внутреннего мира проходил огранку и огранка ощущалась как хирургическая операция.

На рейсе Пан Ам Ошо, Деварадж и Вивек с кухаркой и уборщицей Ошо Нирупой, занимали весь верхний этаж, который был салоном первого класса.

Это был первый раз, когда Ошо был вне своих, близких к стерильным, условий жизни в Пуне.

Мы сделали все, что было в наших силах, чтобы убрать салон и покрыли все сидения белым материалом, в попытке уменьшить любой запах духов и сигарет, оставшийся от прежних пассажиров.

Новизна ситуации - сидеть в самолете вместе с Ошо, направляющимся из всех возможных мест в Америку, была волнующа, несмотря на полное слез прощание с Индией и всеми моими друзьями.

Два брата, которые обучали карате в Пуне, оказались фотографами.

Они сообщали нам все сплетни сверху и сновали вверх и вниз, щелкая Ошо, делающего всевозможные невообразимые вещи, как, например, пьющего шампанское.

Ну, по крайней мере, держащего стакан.

Шила была здесь.

Она должна была быть секретарем Ошо во время посещения Америки.

Она оскорбила стюарда, а затем перекинулась на одну из стюардесс и через несколько минут вся команда, обслуживающая второй класс, была нашими врагами.

Она попыталась объяснить, что она не хотела оскорбить стюарда, назвав его еврейским парнем; что она замужем за евреем, она сама... слишком поздно.

Ее грубый язык сделал свое дело.

Для меня это было типично для характера и личности Шилы.