Нова Свинг - [53]

– Впечатляет, – похвалил ассистентку Лэнс Эшманн. – Если ты не против, я сниму дождевик, а то совсем промок, и положу его вон там сзади.

– Вы с этими Монами, как мне показалось, отлично знакомы, – ответила ассистентка.

– О, благотворительность. Порули немного, а потом меня пустишь.

Он пристегнулся.

– Езжай куда хочешь, мы просто время убиваем. Кстати, ты что, вернулась в спортивную полицию? Если нет, какой тогда смысл слушать эту бессмысленную музычку для бойцовых петухов?

Он потянулся к приборной доске и выключил радио.

– Потом как следует позавтракаем; может, в «Pellici» поедем, я же знаю, тебе там понравилось. А затем я тебе позволю сделать то, о чем ты мечтала: арестовать Вика Серотонина.

Он хмыкнул.

– Ох уж этот Вик! – протянул он. – Предан трижды за одну ночь. Ей-богу, смех берет.

Они поехали вдоль берега. Сперва, поглядывая в водительское зеркальце, ассистентка видела лишь перламутровое отражение фар, размытое туманом вокруг машины, но вскоре туман разнесло на клочки температурными градиентами над морем. Эшманн понял, куда она его везет, и настроение у сыщика резко переменилось. Он сложил руки на груди и уставился вперед.

– Ты слишком быстро рулишь, – посетовал он. – Как можно наслаждаться поездкой в таких условиях?

Еще пятнадцать миль – и видимость стала идеальной. Вскоре после этого ассистентка выехала на возвышенность и остановила машину, глядя на море.

– Давненько я тут не бывал, – признался Эшманн.

В салон «кадиллака» ворвался холод, но опустить крышу сыщик ассистентке не позволил. Приподнялся, упер ладони в верхний край лобового стекла и стал глядеть, как широкие океанские волны разбиваются о берег залива. Еще дальше синим призрачным огоньком крутилась одинокая реклама какой-то рикши; в остальном же пейзаж был угольно-черен, лишь небо и море налиты разными оттенками серого.

– Это место было под наблюдением? – произнес детектив наконец. – Я удивлен. К расследованию оно касательства не имеет.

– Вы дотошны, это всем известно, – ответила ассистентка. – Вы побывали здесь в день, когда нашли ее тело, и отметили это в журнале.

– Днем тут красивее.

Привстав, он неподвижно смотрел на море.

* * *

Вызванные соседями люди в форме нашли тело его жены в шесть часов теплого летнего вечера распростертым среди поломанной мебели, коробок с одеждой, груд местных новостных рассылок, журналов мод и старых пластинок, разделивших пол бунгало на узкие ущелья высотой по пояс; в это время густой желтый свет сочился в них через щели в неплотно прикрытых деревянных жалюзи, точно крем между слоями наполеона.

– Они тут же вызвали меня, – говорил Эшманн. – Там было жарко.

От желтоватых страниц удушающе пахло солью и пылью.

– Запах лез в нос и рот.

Тело лежало в странной позе, выгнутое клином, – одна кисть загнута под спину, другая покоится на каком-то номере «Харперс и Куин», левая рука сжимает пустой стакан; дешевое, выцветшее от солнца платье-распечатка смялось и задралось, обнажая желтое бедро; но, как отметили люди в форме, ни одна из груд ретромакулатуры при падении не пострадала. Не было и следов борьбы. Казалось, что убийца двигался в доме так же скованно, как и любой другой посетитель. Под мышкой у женщины были вытатуированы строчки: «Ниспошли мне сердце неоновое, с любовью его пошли, найди меня внутри».

Когда труп перевернули, оказалось, что в другой руке письмо, которое Эшманн ей написал еще в пору их молодости. Следователь, несколькими годами моложе Эшманна, неохотно подозвал того, и Эшманн постоял мгновение, разглядывая письмо, но казалось, что голубоватая бумага, которой он тогда воспользовался, заинтересовала сыщика больше, чем сами строки послания; потом отошел и озадаченно остановился в центре лабиринта. Люди в форме говорили друг с другом тихо и взглядов Эшманна избегали. Он это все понимал, но могло показаться, что подобное зрелище видит впервые, хотя, выглянув между жалюзи, узрел бы Кармоди, Манитаун, мол в гавани и весь остальной город, начерченный резкими четкими линиями татуировки в подмышке залива на фиолетовом свету.

– Что я мог сделать? – спросил он теперь ассистентку.

– Они правильно поступили, что не дали вам взяться за это дело.

– Правильно ли? – Он пожал плечами, словно на таком удалении в прошлое это уже не было важно. – Я им говорил: «Вы уж потрудитесь как следует». Я сказал: «Потом доложите мне в подробностях». Потом меня кто-то оттуда увез, кто-то сияющий и амбициозный, как ты, и тоже полиглот. Я попал под подозрение, хотя никогда не работал в Кармоди и татуировок не умел наносить.

Он огляделся.

– Тут днем лучше. Больше света.

Больше света, теплый ветер на краю скалы, шепот прибоя далеко внизу. Несколько трухлявых сосенок, истоптанный ногами туристов клочок красной почвы. Невероятное чувство свободы, о котором он с тех пор сожалел ежедневно.

– Отвези меня обратно, – попросил он. – Вижу, позавтракать не получится.

На пути обратно к Эшманну вернулась сосредоточенность, охватившая его, когда Вик Серотонин вчера днем покинул полицейский участок. На крыльце бунгало он некоторое время постоял, перебросив через плечо мокрый дождевик и глядя, как ассистентка трехточечным разворотом направляет «кадиллак» вверх по Марикашелю, в центр Саудади.