Ностальгия - [25]
Борелли, похоже, ничто не заботило: о времени он не задумывался. Однако под взглядом Луизы Хофманн он умолк и уставился в пол. Искоса глянув на часы, Хофманн взял Луизу под руку.
Они уже выходили, когда Каткарт откашлялся и поведал Гэрри про фотографии в Австралия-хаусе. Развешаны на специальных картонных стендах в холле; небезынтересная выставка — тут и столбы старых изгородей, и побеленные стены стригальни, и подборка затейливых ворот со всего красновато-бурого провинциального захолустья.
— Ну надо ж! Звучит классно, — с умудренным видом покивал Гэрри.
Каткарт почмокал губами.
— Я вам вот что скажу. Начинаешь по-настоящему ценить старушку-родину.
Тем вечером они отправились в театр, все при параде, хотя кое-кто перепутал билеты. В опере Кэддоки разделяли ложу с Луизой; они тихонько сидели позади нее, а Борелли ерзал туда-сюда, то и дело задевая ее измятым рукавом пиджака. Она не знала, что и сказать. Когда путешественники болтали промеж себя в гостинице, ей казалось, он вроде бы искоса на нее поглядывал и снова задавал вопрос-другой, словно бы специально для нее. А теперь вот, похоже, не замечает. Да и с какой бы, собственно, стати? Так что Луиза, вытянув шею, сосредоточилась на сценическом действе, дабы никто, боже упаси, не догадался о ее мыслях. Она чинно сложила руки на программке, сцепив пальцы в форме буквы «Т».
— Какие изумительные декорации, — ни с того ни с сего прошептала она.
Борелли резко выпрямился.
— Может, пропустим по стаканчику? — Он обернулся и к Кэддокам. — Я, например, не против.
Луиза огляделась. В ложах напротив зрители застыли неподвижно, не сводя глаз со сцены. Накрахмаленные манишки и бледные асимметричные лица выделялись пятнами света; драгоценности и очки тускло поблескивали в темноте; тут и там равноотстоящие розовато-лиловые звезды (контактные линзы?) посверкивали, как лисьи глаза, в луче прожектора. Луиза уже не глядела на дебелую певицу-сопрано, что от натуги аж приподнялась на цыпочки. Она подперла рукой щеку. Закусила верхнюю губу. Для зрительской аудитории, частью которой она являлась, это — развлечение в конце рабочего дня. Моды сменились, но в затемненном зале эта сцена в точности повторяла то же, что происходило каждым вечером семьдесят, если не все сто лет назад. Мужчины и женщины, разодетые в пух и прах, просиживали в тех же самых креслах до конца каждого действия, поглощенные оперой: как же, «выход в свет». Их давным-давно уже нет; все они умерли. Вот и нынешняя публика, эти мужчины и женщины, со временем уйдут; на их место придут другие. А сейчас они завороженно слушают, иные даже вперед подались, позабыв обо всем на свете.
Эта безликая смена жизни и удовольствия захватила Луизу — и не отпускала. Накатило чувство собственной обособленности и неуместности: бездетное тело, задрапированное в нарядные одежды, вброшено в мир на краткий срок. Даже удовольствие казалось бессмысленным. Когда зажегся свет, ей вдруг отчаянно потребовалось остаться одной. Кэддоки, пробормотав что-то, вышли из ложи.
Луизе захотелось отвернуться.
— Ну не занятно ли, если призадуматься, — прошептал Борелли. Сгорбившись в кресле, он взмахнул рукой. — Занятно, что такого рода место построено специально для того, чтобы вежливые незнакомцы, чужие друг другу, сидели рядышком и смотрели спектакль в исполнении других незнакомцев. А поглядите, как именно оно построено: зал богато изукрашен — едва ли не до гротеска. Без украшательств — никак. Кому охота пялиться на голые стены? Эта роскошная отделка говорит: вы вышли в свет, вы развлекаетесь. На один вечер вы перенеслись в иной, особый мир. Или, по крайней мере, примерно что-то такое чувствуете.
Высокие стены — с каннелюрами, балюстрадами и витыми колоннами — задрапированы бархатом, украшены выпяченными кариатидами. Потолок — пастельного оттенка купол, словно вывернутый наизнанку лимон из гипса, украшенный крохотными лампочками.
Борелли сидел как сидел, сгорбившись.
— Интересно, а существуют ли в других культурах вот такие прихотливо отделанные, обособленные места? Все так странно. Вы не находите? Сам я сюда бы никогда не пришел, если бы не путешествовал.
Луиза искоса глянула на соседа. Его рассуждения витали вокруг нее, и вверх, и вниз, словно бы ища лазейку. Они были смутно созвучны ее собственным мыслям, хотя и не вполне.
— Отчасти ради этого мы и путешествуем. Туризм «ужимает» время и события. — Борелли рассмеялся своим же словам. — В каком-то смысле мы продлеваем себе жизнь. По крайней мере, примерно так туристу порою кажется.
— У вас в запасе столько всяких теорий. — Она уже собиралась добавить: «Да только что в них проку-то?» — но вовремя оглянулась на собеседника. — Вы очень устали сегодня; и так бледны.
Борелли сел прямо.
— Вы правы.
Она нечаянно задела ногой бокал, опрокинув джин-тоник. Этого ей хватило: Луиза расплакалась. Просто не сдержала слез; ну что ты тут будешь делать!
Борелли наклонился совсем близко.
— Извините. Я не хотел…
— Вашей вины здесь нет… Я не знаю…
Ночь, пустота, расстояния… И она сама — такая незначительная…
Его ладонь легла на ее плечо.
— Шш! Вы должны быть счастливы. Взгляните на себя как бы со стороны. Вы — на отдыхе. Вы развлекаетесь. Так ведь говорят, правда?
Однажды некто Холленд засадил множеством эвкалиптов свое поместье в Новом Южном Уэльсе и заявил, что выдаст красавицу-дочь лишь за того, кто сумеет правильно распознать все сотни разновидностей этого зеленого символа Австралии. И пока один ухажер за другим отсеиваются, случайно встреченный девушкой бродяга рассказывает ей историю за историей — о несбывшихся возможностях, об утраченной любви.Впервые на русском — ярчайший образец австралийского магического реализма. Готовится экранизация с Николь Кидман и Расселом Кроу в главных ролях.
Эльф по имени Блик живёт весёлой, беззаботной жизнью, как и все обитатели "Огненного Лабиринта". В городе газовых светильников и фабричных труб немало огней, и каждое пламя - это окно между реальностями, через которое так удобно подглядывать за жизнью людей. Но развлечениям приходит конец, едва Блик узнаёт об опасности, грозящей его другу Элвину, юному курьеру со Свечной Фабрики. Беззащитному сироте уготована роль жертвы в безумных планах его собственного начальства. Злодеи ведут хитрую игру, но им невдомёк, что это игра с огнём!
Когда коварный барон Бальдрик задумывал план государственного переворота, намереваясь жениться на юной принцессе Клементине и занять трон её отца, он и помыслить не мог, что у заговора найдётся свидетель, который даст себе зарок предотвратить злодеяние. Однако сможет ли этот таинственный герой сдержать обещание, учитывая, что он... всего лишь бессловесное дерево? (Входит в цикл "Сказки Невидимок")
Шестой ангел приходит к тем, кто нуждается в поддержке. И не просто учит, а иногда и заставляет их жить правильно. Чтобы они стали счастливыми. С виду он обычный человек, со своими недостатками и привычками. Но это только внешний вид…
Рассказ из сборника «Русские женщины: 47 рассказов о женщинах» / сост. П. Крусанов, А. Етоев (2014)
Роман молодого чехословацкого писателя И. Швейды (род. в 1949 г.) — его первое крупное произведение. Место действия — химическое предприятие в Северной Чехии. Молодой инженер Камил Цоуфал — человек способный, образованный, но самоуверенный, равнодушный и эгоистичный, поражен болезненной тягой к «красивой жизни» и ради этого идет на все. Первой жертвой становится его семья. А на заводе по вине Цоуфала происходит серьезная авария, едва не стоившая человеческих жизней. Роман отличает четкая социально-этическая позиция автора, развенчивающего один из самых опасных пороков — погоню за мещанским благополучием.
Триптих знаменитого сербского писателя Милорада Павича (1929–2009) – это перекрестки встреч Мужчины и Женщины, научившихся за века сочинять престранные любовные послания. Их они умеют передавать разными способами, так что порой циркуль скажет больше, чем текст признания. Ведь как бы ни искривлялось Время и как бы ни сопротивлялось Пространство, Любовь умеет их одолевать.
Все прекрасно знают «Вино из одуванчиков» — классическое произведение Рэя Брэдбери, вошедшее в золотой фонд мировой литературы. А его продолжение пришлось ждать полвека! Свое начало роман «Лето, прощай» берет в том же 1957 году, когда представленное в издательство «Вино из одуванчиков» показалось редактору слишком длинным и тот попросил Брэдбери убрать заключительную часть. Пятьдесят лет этот «хвост» жил своей жизнью, развивался и переписывался, пока не вырос в полноценный роман, который вы держите в руках.
Впервые на русском — второй роман знаменитого выпускника литературного семинара Малькольма Брэдбери, урожденного японца, лаурета Букеровской премии за свой третий роман «Остаток дня». Но уже «Художник зыбкого мира» попал в Букеровский шортлист.Герой этой книги — один из самых знаменитых живописцев довоенной Японии, тихо доживающий свои дни и мечтающий лишь удачного выдать замуж дочку. Но в воспоминаниях он по-прежнему там, в веселых кварталах старого Токио, в зыбком, сумеречном мире приглушенных страстей, дискуссий о красоте и потаенных удовольствий.
«Коллекционер» – первый из опубликованных романов Дж. Фаулза, с которого начался его успех в литературе. История коллекционера бабочек и его жертвы – умело выстроенный психологический триллер, в котором переосмыслено множество сюжетов, от мифа об Аиде и Персефоне до «Бури» Шекспира. В 1965 году книга была экранизирована Уильямом Уайлером.
Иэн Макьюэн. — один из авторов «правящего триумвирата» современной британской прозы (наряду с Джулианом Барнсом и Мартином Эмисом), лауреат Букеровской премии за роман «Амстердам».«Искупление». — это поразительная в своей искренности «хроника утраченного времени», которую ведет девочка-подросток, на свой причудливый и по-детски жестокий лад переоценивая и переосмысливая события «взрослой» жизни. Став свидетелем изнасилования, она трактует его по-своему и приводит в действие цепочку роковых событий, которая «аукнется» самым неожиданным образом через много-много лет…В 2007 году вышла одноименная экранизация романа (реж.