Носорог для Папы Римского - [46]
«Воды! — вскричал Капо. — Воды для моих людей! Мешкать мы не можем. Неужто никто не даст нам напиться?»
На мгновение селяне замерли, потом один из них, чернобородый, кивнул другому. Тот бросился к колодцу, зачерпнул ведро воды и вытащил его.
«Благослови тебя Господь», — поблагодарил Капо, и крестьянин, боязливо оглядываясь на страдальцев, на клетку и на привязанного к ней юношу, выступил вперед.
«Для жаждущих вода всегда найдется», — произнес крестьянин.
«Господь да сохранит тебя», — ответил Капо и махнул рукой Грооту и Бернардо: мол, опустите меня.
«Что привело вас в Мууд?» — осведомился чернобородый.
«Ах, мой друг, — начал Капо, — нет нужды потешаться над нами, пусть даже мы вот так и разбиты. Нам пора уходить, но если вы… Да, пора идти. Благодарим вас за воду…»
«Потешаться? Но я же вежливо спросил, — возразил крестьянин. — Так скажите, что привело вас сюда?»
«Неужто не знаете? — Вокруг чернобородого начали собираться крестьяне и крестьянки, которые переводили встревоженные взгляды с земляка на пришельца и обратно. — Как так могло случиться, ведь Инсбрук пылал и река там стала багровой от крови, а вы ничего не знаете?»
Некоторые из крестьян помотали головами, а Капо продолжил:
«Войны — вот что привело нас сюда!»
«Но у нас здесь нет войн», — бесстрастно сказал чернобородый, однако голос его звучал не слишком убедительно.
«А там, там…» — Капо указал на дорогу, будто ему слишком трудно, невозможно даже произнести название.
«В Слиме?»
«Да, в Слиме!» Это прозвучало воплем ужаса.
«Но ведь Слим всего в дне пути отсюда!»
«Слим был в дне пути, мой друг. Был. Теперь его больше нет. Их было слишком много, и все хорошо вооружены, а то, что они творили… Мы — закаленные солдаты, мы вовсе не такие добрые и мирные люди, как вы, нам тоже приходится убивать, когда надо, но то, что они сделали с добрыми жителями Слима…»
Из домов давно уже подтянулись остальные жители в надежде перехватить сочных и свежих сплетен. Столпившись вокруг чернобородого, они испуганно молчали. А Капо, казалось, с трудом пытался отрешиться от ужасных воспоминаний о Слиме.
«Основные силы вряд ли вас найдут, друг мой, можете на этот счет не беспокоиться…»
«Основные силы? Чьи основные силы?!»
«…а вот фуражиры могут добраться к вам уже сегодня ночью, в крайнем случае завтра… Впрочем, может, и эта беда вас минует — мы сражались с ними из последних сил… Но… Но… — Капо еле сдерживал слезы. — Вчера я командовал сотней солдат! Целой сотней! — Из груди вожака вырвалось рыдание, но внезапно его голос окреп, словно посреди хаоса, горя и насилия раздался трубный глас: — Помолимся!»
«Что?!» — воскликнул чернобородый, но за его спиной вся его родня, соседи, друзья и недруги, мужчины, женщины, дети уже опускались на колени в мутную грязь Мууда, а перед ним, кряхтя и стеная, вставали на колени доблестные, израненные воины Отряда вольных христиан. Бородатый тоже преклонил колена.
«Боже! — Голос Капо летел над импровизированным молитвенным собранием. — Боже! Спаси и сохрани бедных крестьян Мууда, кротких агнцев в львиных когтях, ибо невинны они и не заслуживают кары столь жестокой… И, Боже… — теперь он был десницей карающей, клинком закаленным, сверкающим над головами неверных, — сдери с них кожу, перемели их кости, пусть души их рвут и пытают каленым железом за то, что сделали они с бедными селянами Слима, ибо мерзостны они, МЕРЗОСТНЫ! Злобные, отвратительные твари, сброд, грязь — вот кто они такие… Они, они…» Капо умолк, словно захлебнувшись очередным проклятием.
«Кто?» — выдохнул один из крестьян.
«…они, они… Не могу говорить более, не могу. Пора нам идти. Мы и так здесь задержались».
«Вы не можете просто так нас покинуть!» — раздался женский вопль.
«Ради Господа нашего, защитите нас!» — кричала другая, и вскоре вся толпа принялась их умолять, некоторые уже рыдали, моля о защите, и посреди всего этого гвалта Капо снова принялся за свое.
«Они — это… — Превозмогая страх и боль, он высунулся из корзины и широким жестом указал на того единственного, кто колен не преклонил, на того, кто сидел в клетке, Зубатого, — со спины Сальвестро были видны его перекатывающиеся челюстные мускулы, а его плотно сжатое, кошмарное ротовое отверстие отражалось в блестящих от ужаса глазах дурачков-крестьян. — Французы!» — наконец выкрикнул Капо.
И настал ад кромешный.
Обычно все так и делалось. После того как несчастные крестьяне всеми правдами и неправдами уговаривали своих вынужденных спасителей задержаться, вольные христиане выставляли часовых на всех выходах из деревни, а те, якобы дрожа от страха за собственную жизнь, говорили путникам, что в селении — чума или еще какая страшная зараза, после чего путники обходили деревню стороной. Отряд оставался на несколько дней, иногда на неделю, но наибольший урожай — как называл его Капо — приносил именно первый день, когда привычный для селян мир рушился на глазах, когда страх достигал апогея. Тогда с пальцев снимались кольца, с шей — цепи и ожерелья. Откуда-то из темного угла, из утоптанного земляного пола выкапывались заветные шкатулки, и их содержимое, как по волшебству, перекочевывало к командиру защитников. Среди содержимого попадались и драгоценные камешки — чаще всего фальшивые, — но и их принимали с благодарностью: это было даже трогательно.
