Носорог для Папы Римского - [294]

Вследствие этого Зверь с ошеломляющей скоростью меняет как форму, так и величину — рынок Слухов ничего не стоит, если не приспосабливается к обстоятельствам, — день изо дня угождая тому, Что Хочет его святейшество, а это, как все понимают, прямо связано с тем, За Что Платит его святейшество, и среднего размера поток сольдо, взятых из папской казны и обеспеченных новейшим из займов, сделанных Филиппо Строцци, поток, льющийся понемногу из неряшливых кошельков разного народа — амбициозных членов курии, рифмоплетов, уличных торговцев, переживающих упадок мелких дворян и переживающих подъем удачливых карьеристов, — пока что помог приобрести лишь согласие относительно того, что Зверь сер, огромен и у него есть рог на конце носа. Если он окажется еще более многоликим и неуловимым, заметил его святейшество в разговоре с Гиберти, придется пригласить его в Камбрейскую лигу.

Так или иначе, Зверь высадился на сушу и направляется к нему. Это продолжается уже несколько недель. Треугольник, в котором слухи порождают Зверей, с основанием, простирающимся от Лигурийских Альп до долины Комаккьо, неизбежно имеет вершину в Риме, это воронка, опускаясь в которую «настоящий» Зверь омывается в море наличных вместе со своими подобиями, чтобы после последнего просеивания появиться здесь. Или почти здесь. Направление очевидно даже тогда, когда точное местоположение неясно. Десять дней назад имела место целая россыпь наблюдений вокруг Монтепульчано, а после этого — другая, поменьше, ниже Витербо. Рынок южных и восточных сообщений едва не обвалился, и вероятность появления Зверя на западе из небольшой превращается в нулевую. К северу от Рима — вот наиболее правдоподобный вариант, если Зверь действительно существует.

— Он будет здесь еще до вечера, — говорит Гиберти, стоящий у него за спиной. Догадаться о мыслях Папы несложно. В последнее время у него вообще только одна мысль. — Здесь, в городе, если только уже не явился.

— Уже явился! Невозможно. Если бы он был в Риме, как мог бы я об этом не знать? Если бы он зарычал в Трастевере, я бы услыхал это во сне. Если бы он нагадил на камни Аппиевой дороги, то его дерьмо оказалось бы в моем распоряжении еще до того, как перестало бы испускать пар.

— Его никто не видел, — прямо отвечает Гиберти. — Все слышали о нем только потому, что это очень выгодно, ваше святейшество.

— Неправда, — возражает Лев. — Величина, цвет, особые приметы? Серый, огромный, с рогом на носу. В этом все сообщения сходятся. Чем же ты объяснишь это, циничный мой секретарь?

— Тем фактом, ваше святейшество, что ваши агенты предлагают уплатить от трех сольдо до целого золотого скудо за любые сведения о звере, которого они описывают как серого, огромного и с рогом на носу…

— Это было позже, — раздраженно отвечает Лев. — Первые донесения были вполне ясными. Те, из Специи…

— Из Массы и Каррары, ваше святейшество. Помнится, в тех донесениях упоминалось о телеге с сеном, чудесным образом плывшей над землей, будучи подвешенной на единственной золотой нити, которая шла от лодыжки ангела в нежном возрасте. На телеге было от одного до двух десятков бродяг. На ней же, как сообщалось, был и сам зверь. Помню, я тогда подумал, что это измышлено задним числом. В то время… — Здесь он прерывается, потому что Папа испепеляет его взглядом. — Это все посланники, ваше святейшество, — продолжает он более смиренно, снова становясь держащимся в тени бухгалтером, покорной мишенью для остроумия своего хозяина. — Вич. Фария. У меня есть люди в обоих лагерях, и они знают не больше нашего. Что до портингальцев, то из Индий прибыл их корабль под названием «Ажуда» и пополнил запасы в устье Тежу более чем два месяца тому назад. С тех пор о нем ничего не слышно.

— А Вич?

— Маленький фарс, тот, что он разыграл для вас в Остии, был, кажется, единственным актом испанской комедии. Местные рыбаки высказались единодушно: тот корабль оставался на плаву только потому, что ему недоставало порядочности затонуть. Дара от испанцев не будет, и нет никакой уверенности, что он последует от портингальцев. Вы сами предложили им это состязание, ваше святейшество. И вы увязали его с вопросом о булле…

— Дорогой Гиберти, не напрягайся, — беззаботно перебивает его Лев. — Булла будет опубликована завтра, и я буду вручать ее лично, запечатанную sub plumbo[62] с головами Петра и Павла и подписанную Leo Episcopus Ecclesiae Catolicae[63] самым лучшим моим ломбардским почерком, на пергаменте толщиной с доску. Как и было обещано. А Зверь будет здесь, чтобы внести свой вклад отпечатком копыта. Ну как, это тебя утешает?

При внимательном взгляде на своего секретаря Лев совершенно ясно понимает, что нет, не утешает. Гиберти озабочен больше, чем он рассчитывал. Ему хочется сказать, что нет никакой разницы, получат они свою буллу или не получат. Они прочертят свою фантастическую границу, проведут линию фронта по диаметру земного шара и поплывут на восток и на запад, чтобы убивать друг друга на другом конце света. Может быть, следующим делом они разрежут мир по экватору, отделив север от юга. Может, перевернут две половинки и соединят их полюсами, чтобы получились песочные часы. В любом случае, они между собой в союзе — об этом ему в особенности хотелось поведать Гиберти. Но булла — это его слово;