Норвежская новелла XIX–XX веков - [48]

В глазах взрослого эта улица скучна, но ребенок может играть там ничуть не хуже, чем в любом другом месте. Ребенку каждая темная подворотня кажется какой-то особенной. В подъезде у Туры лучше всего прыгать через скакалку, а в подъезде у Сив, там, где начинается лестница, есть широкая площадка, которая словно нарочно сделана для того, чтобы на ней играть в камешки. В первом этаже дома, где живет Ингеборг, есть квартира с ужасно злющей хозяйкой. Стоит детям поднять шум в подъезде, как она выбегает и начинает ругаться. Дразнить ее ужасно интересно и весело. А во дворе у Мозеса всегда пахнет свежими венскими булочками из пекарни в подвале, пахнет так вкусно, что сразу начинает сосать под ложечкой. Во дворе у Лилли живет такая маленькая болонка, она просто прелесть, и иногда ее выпускают из дома…

Под домами — темные подвалы. Самые что ни на есть обыкновенные подвалы — прачечные, хозяйственные, угольные и дровяные. Но для детей это таинственный подземный лабиринт с помещениями, которые либо всегда закрыты на висячий замок, либо стоят открытые, зияя пустой темной пастью. В стенах попадаются бог весть зачем сделанные ниши, где ребенок может спрятаться и где его невозможно найти во время игры в палочку-выручалочку. Существует предание о том, что одна хозяйка пыталась держать в этих подвалах кур, до сих пор там находят перья — разумеется, из распоротой перины, но это только подтверждает, что в сказке есть и доля правды. Хозяйки жалуются, что из подвалов несет сыростью. Но детей влечет к себе непонятно влажный и гнилой запах подвала, они наслаждаются его таинственностью, возбуждающей в них ужас. Потому что этот запах, должно быть, идет от подпочвенных вод кладбища.

Для взрослого все, что окружает его на этой улице, говорит о жизни образованного и бедного среднего сословия, ведущего безрадостную борьбу за то, чтобы сохранить остатки своего достоинства. В комнатах посветлее, с окнами на улицу, не живут; по праздникам служанка проводит туда гостей. В темных клетушках, с окнами на двор, ютится, ест и спит вся семья; там стучит швейная машинка матери, и там же зубрят уроки дети. Лавчонки на этой улице влачат жалкое существование. Ведь покупатели дрожат над каждым эре! Для детей же эти лавчонки полны всевозможных соблазнов, на которые они зарятся, из месяца в месяц мечтая купить что-нибудь в следующий раз, когда получат деньги за хорошие отметки: плитки шоколада в молочной лавке, книжки в глянцевой обложке у фрекен в лавке, где они покупают тетрадки для сочинений, ручки и скрепки. Прочитав и забыв с тысячу томов, мы до сих пор помним чудные картинки на обложках — «Чингаруру — тень девственного леса», «Лорд Стэнфорд, вор-джентльмен», — которые мы так никогда и не купили и о которых сами сочиняли необыкновенные истории.

Неправда, что душа ребенка не может пустить корни в каменной мостовой большого города. Дети пускают корни повсюду, лишь бы знать, что именно с этим местом связано их будущее. Причем это будущее может быть очень коротким, — например, летние каникулы, — потому что для ребенка даже неделя представляет собой отрезок времени, достаточный для того, чтобы заглянуть вперед. Стоит детям несколько дней походить в школу по одной и той же дороге или несколько раз по поручению матери сбегать в одну и ту же лавку, как они уже осваиваются и заводят свои топографические знаки — горшок с цветами в окошке, куст в палисаднике, рекламу маргарина у входа в лавку — все это становится частицей их жизни. Они мечтают об этих цветах, о кусте, о рекламе, любят их, жаждут владеть ими, видят в них нечто сказочное. Одна беда — городских детей часто вырывают из родной почвы и перевозят в другое место, где они снова пускают корни. Ребенок редко испытывает боль разлуки; напротив того, приспосабливаясь к атмосфере новой жизни, он радуется. Большинство детей испытывает утонченную, артистическую радость, вдыхая эту атмосферу. Иной раз, сами того не понимая, многие дети — и таких гораздо больше, чем думают взрослые, — радуются сознательно. На долю городских детей часто выпадает слишком много такого рода удовольствий. И задолго до того, как они вырастут, они научаются жить жизнью, состоящей из ряда пестрых эпизодов.

Но мы ведь собирались послушать об Эльне и Сив…

Мальчишки на улице играют, как всегда играют мальчишки, — ватагой. Как это извечно делали мужчины, они собираются вокруг вожака — а вожак стал вожаком, потому что выделяется с мальчишеской точки зрения. Он самый храбрый или самый дерзкий, он лучше или хуже (в каком-то отношении) других мальчишек с этой улицы. Но как бы то ни было, мальчишки играют сообща во главе с вожаком — дерутся с другими бандами мальчишек со своей улицы, отправляются в экспедиции на отдаленные незастроенные пустыри, совершают таинственные разбойничьи набеги или увлекательные туристические походы.

Девочки обычно держатся по двое. Они могут, конечно, собираться и большими компаниями, когда играют вместе с мальчишками. Особенно если это игра в прятки или в палочку-выручалочку в подвале или в классы на тротуаре весной, в первые теплые солнечные дни. Или же когда они торчат возле церковных дверей и глазеют на свадьбу, на выходящих из экипажей женщин в шелковых платьях. Совершенно заурядная девочка может занимать выдающееся положение на своей улице — либо потому, что у нее самое щегольское весеннее пальтецо, либо — самый фасонистый папа, либо оттого, что скоро к ней на день рождения соберутся гости. Но ей никогда не стать таким вожаком, какими бывают вожаки-мальчишки. Ее свита — кучка закадычных подруг; собираясь парами, они критикуют ее, делятся тайнами, о которых она не должна знать, замышляют восстание и изменяют ей при первом же удобном случае. Девочки не склонны образовывать партии и редко обладают благородной способностью мальчишек жертвовать собственными интересами ради товарища. Но у них гораздо чаще, чем у мальчиков, хватает морального мужества прислушаться к голосу совести, даже если товарки смеются над ними.