Норматив - [11]

Стараемся. Успеем. Безусловно.

Нам — премию? За наши-то грехи??

И что сказала Клавдия Петровна?

Прекрасно… В смысле — дура. Хи-хи-хи.

Не сомневайтесь. Выполню. Так точно.

Работаю как вол — не сплю, не ем.

Но если надо — мог бы сверхурочно…

Когда? В субботу утром? Без проблем.

Не затруднит. Да, доложу попозже.

Нисколечко! Совсем наоборот!

Я тоже рад! Спасибо! Вам того же!

(кладёт трубку)

Иди ты в жопу, старый идиот…

Разлука

Ты исчезла так решительно,

За собою дверью хлопая,

Как всегда обворожительна,

Крутобедро-кругложопая.

Даже щётку не оставила —

Вместе с пастой в сумку кинула,

Это знак того, как правило,

Что бесследно чувство сгинуло.

Только в этом и вина моя,

Не сумел признать достойно я:

Ты у нас — святая самая,

Я у нас — ведро помойное.

Эх, огурчики солёные,

Эх, перцовка с коркой инея!

У любви глаза зелёные,

У разлуки рожа синяя…

Распутье

Был бы юным — гулял бы до чёртиков,

Кирпичами швырял бы в ворон,

Прыгал с крыш, со ступенек и бортиков,

Без поправки на время и сон.

Был бы старым — построил бы пасеку,

Мёд бы кушал от собственных пчёл,

Перечёл бы спокойно всю классику,

И себя бы ещё перечёл.

Дайте молодость с песнями-шутками,

Или старость в героях труда,

А то с этими, блин, промежутками

Хрен поймёшь — ни сюда, ни туда.

Ревность

Звеня гитарой шестиструнной,

Наполнив криком водоём,

Он пел романсы деве юной

О светлом будущем вдвоём.

Она рукой воды касалась,

Чуть-чуть зардевшись от стыда,

Ей в ту минуту показалось,

Что так и быть должно всегда.

Но правда — вещь такого свойства,

Легко всплывает, будь готов!

Жена — расплата за геройство,

С ухмылкой вышла из кустов.

И гриф гитары шестиструнной

Пронзил несчастного стрелой…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Не обещайте деве юной,©

Когда живёте с пожилой.

Самое ужасное

Самое ужасное вночи —

Это не ворюги-щипачи,

Не маньяк, не полная луна,

И не подзаборная шпана.

Самое ужасное вночи —

Это не соседи-стукачи,

Не скрипучий чёрный «воронок»,

Не тревожный в дверь твою звонок.

Самое ужасное вночи —

Не змея, не волки, не сычи,

Не Бабай, не мёртвая рука,

Не обвал внезапный потолка.

Самое ужасное вночи —

Это недержание мочи…

Север–Юг

Далеко, на холодном севере,

Сзади чёрные, спереди белые,

Три пингвина сидели на дереве

И черешни жевали спелые.

А на юге, у моря синего,

Друг за друга цепляясь рожками,

Две жирафы лежали массивные

И кисель поедали ложками.

Но на юге, как и на севере,

Было нечто и более важное:

Я наврал вам. А вы поверили.

Надо бдительней быть, граждане.

Сетевой боец

Мой умишко хил и сужен

Наподобие глиста,

Интернет мне очень нужен —

В нём сижу я неспроста.

Чтобы в чатах лить помои

На админов и гостей,

Чтоб пасти лошадок Трои

В лентах свежих новостей.

Чтоб e-mail отправить мэру

«Об асфальт себя убей!»

Чтоб купить в Ebay фанеру

И продать её в Ebay.

Мне не страшно, мне не стыдно,

Даже более того:

Я родился, очевидно,

Раньше web’а самого.

Излови меня, а ну-ка,

Да зубами поскрипи…

Замечательная штука —

Динамический айпи.

Смена ориентиров

Кому теперь тот факт вменять в вину,

Что молодёжь, придя на посиделки,

Не «Поднятую» смотрит «целину»,

А в основном «Опущенные целки»?

Сон поэта

Разлетелись по свету стихи,

От восторга повсюду вздохи…

Кто не любит их — просто лохѝ,

Да чего там лохѝ — лòхи.

Я — предвестник больших перемен,

Мой в историю вклад огромен,

Я по сути своей — феномèн,

Я бы даже сказал, фенòмен.

А на днях уже сделали чат —

В чате все обо мне судачат,

Вот какой ведь процесс-то начàт!

Да какое начàт — нàчат!

Это — славы всемирной зенит!

Значит признан, оценен, понят!

Целый день мой мобильный звонѝт,

А ночами, подлец, звòнит.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Задремал я над глупым стихом…

Рядом в мисочке — суп с горохом…

В тесной кухне, покрывшейся мхом,

А местами — вообще мòхом.

Стена

Снова снег превращается в грязь,

Из под века — секунда, и брызнет…

Ты идёшь, про себя матерясь,

И про тех, кем не понят по жизни.

А таких уже — целая тьма,

И, конечно, не очень приятно,

Что мужчину такого ума,

Принимают за глупого дятла.

Так и хочется крикнуть: «Народ!

Я же есть, я же здесь, я нормальный!

Я ведь только снаружи урод,

А внутри я кристально-хрустальный!»

Только в этом-то вся и беда:

Ухмыльнутся, да вряд ли услышат…

Это было и будет всегда.

Это, друг мой, задумано свыше.

Стреляй!

Чего уставился? Стреляй,

Коль выбрал в качестве мишени…

Ты стольких ставил на колени,

Смелее! Властвуй! Разделяй!

Я знал… Я чувствовал спиной,

Косые тени у ларёчка,

Давай, волчара-одиночка!

Не церемонься же со мной!

Иду к тебе, как к алтарю,

С улыбкой, медленно, картинно…

Стреляй, бездушная скотина,

Не то я сам её скурю!!

Сэлф-мэйд-мэны [3]

В момент, когда забрезжат перемены

Во всех без исключенья областях,

Плодятся продуктивно сэлф-мэйд-мэны,

Танцуя на общественных костях.

В любом краю им бесконечно рады,

Им посвящают тонны кинолент,

В их честь проводят пышные парады,

Им руки жмёт с улыбкой президент.

И лишь одно мне в жизни утешенье,

Пусть без фанфар и золочёных флейт:

Я — тоже мэн, вне всякого сомненья.

Осталось только сэлф теперь и мэйд.

Там

Через дым и армады гружёных телег,

Улыбаясь ГАИшным постам,

Мы в стотысячный раз начинаем свой бег

В это старое доброе «там».

Там — луна, та же самая дура-луна,

Что дарила запретные сны,

Нам давно уже в бороду бьёт седина,