Норматив - [10]
Шрифт
Интервал
Хочется примоститься к великой плеяде успехов?
Нет? А я уверен, что в этом причина и основа,
Хотя бы потому, что, скажем, Антон Павлович Чехов
Не проводил фестивалей имени Льва Толстого.
Не проводил, потому что прекрасно знал свою цену,
И не желал репутацию портить себе и Толстому,
И не проталкивал бездарей на однодневную сцену,
И «классика» титул не присваивал графоману простому.
Вы можете сказать: «Ну а ты-то чего разорался впустую?
Твой-то бред уж тем паче читать невозможно!»
Вы правы, конечно. Но я-то как раз и не претендую.
Мне и участником быть — стыдно, а судьёй — так и вовсе тошно.
Отчего поэту жить тяжело
Отчего поэту жить тяжело?
А поэту тяжело оттого,
Что, чего б ему на ум ни взбрело —
Всё написано уже до него.
В муках создан древнерусский сюжет —
Вот уж критики от злости сгорят!
Отправляет. Получает ответ:
«Извините, не пойдёт. Плагиат.
Стих неплох, но глуповат и бескрыл,
И со временем, увы, не в ладу:
Эту тему ещё Нестор раскрыл
В однатысячастотретьем году».
Но сдаваться наш поэт не привык,
И опять его выводит перо
Про природу, про рассвет, про родник,
Про сочувствие, про мир и добро.
Отсылает. Отвечают: «Ну что ж…
Тут стилистика — классический Фет.
И к тому же — не поймёт молодёжь.
И к тому же — проблематики нет».
«Проблематики хотите? Ну-ну!» —
Распаляется несчастный пиит,
Две поэмы выдаёт про войну,
И одну — про резистентный рахит.
Отвечают: «Оплошали и тут…
Слог, конечно, интересный, живой,
Но напомнил чем-то пушкинский труд
Про полтавский замечательный бой».
А поэт, похоже — крепкий орех,
Ты на психику его не дави!
Сочиняет, предвкушая успех,
О святой и бесконечной любви.
Но и с этим от ворот-поворот:
«Узко смотрите, товарищ, на мир!
Вам любовью не растрогать народ —
Здесь прошёл уже великий Шекспир!»
Проклинает, седовласый как лунь,
Рифмоплёт свои унылые дни:
Всё пропахано, куда ты ни плюнь,
Всё изъезжено, куда ты ни ткни…
Всё охвачено настолько давно,
Что хоть вешайся на первом столбе,
И поэту остаётся одно:
Сочинять об уникальном себе.
О футболе
Я спорту никогда не бил поклонов —
Работал как-то больше головой…
Футбол, конечно — культ для миллионов,
Но безразличен мне как таковой.
Шестнадцать пережив чемпионатов,
(Из них примерно восемь — мировых)
Я так и не примкнул к толпе фанатов,
Хоть и играл в командах дворовых.
Не слишком разбиравшийся в вопросе
В те детские, безоблачные дни
Не знал я, почему штрафуют Росси,
И отчего в запасе — Платини.
Меня всегда вводил в недоуменье
Болельщиков стотысячный табун
Орущий в заспиртованном волненьи
Сплошные непристойности с трибун.
Я видел как у стен универсама
Невинного лупили мужика:
Одни — за поражение «Динамо»,
Другие — в честь победы ЦСКА…
А время шло, менялись гимны, лица,
От криков «Гол!» потрескались дома,
Всеобщий бог — турнирая таблица
В итоге пол-Земли свела с ума.
Я верен своему нейтралитету,
Весь этот вздор в расчёт и не беру:
У них читать стихи желанья нету,
А у меня — смотреть на их игру.
О часовых поясах
Пускай периферия веселится —
Мы отдыхаем тихо от трудов,
Спокойно спит российская столица —
Один из лучших в мире городов.
На рынке поглощений и слияний,
Измучены межклассовой борьбой,
Столичные уснули россияне
В обнимку с нефтегазовой трубой.
Всё хорошо в колхозе нашем братском,
И в общем, не такая уж беда,
Что полночь в Петропавловске-Камчатском
Не совпадёт с московской никогда.
Практическая философия
Однажды философ Сенека
Убил топором человека:
Не то бедуина,
Не то армянина,
А может и древнего грека.
Стоял, наблюдая, Сенека,
Как силы теряет калека:
Тот ползал по скалам
С предсмертным оскалом
И спрашивал: «Где здесь аптека?»
И тут же ответил философ
На несколько важных вопросов:
Что плоть некрепка,
Что жизнь коротка,
И всяких полна перекосов.
Птица
Я обескуражен,
Я опустошён…
Вдумайтесь — куда это годится?
Птица мне насрала
Прямо в капюшон,
Злая, невоспитанная птица.
Я не враг пернатых,
Но в конце-концов,
Я же ведь не памятник какой-то,
Чтоб меня говнищем
Всяческих птенцов
Поливали словно из брандспойта.
Может кто-то скажет:
«Тоже мне беда,
Куртке-то цена — от силы трёха…»
Дело ведь не в куртке,
Дамы-господа,
Чёрт с ней, с курткой. Тут не это плохо…
Плохо, что не в силах
Думать о другом,
Что лишаюсь творческой свободы,
Если в капюшоне
Жидким пирогом
Плещутся звериные отходы.
Пять рублей
Недавно дело было,
Как иней первый лёг…
Старушка уронила
В трамвае кошелёк
В салоне холод, тесно,
Толкается народ,
Старушка — то под кресло,
То нà пол, то в проход…
И смахивала слёзы
Старушкина рука
В предчувствии угрозы
Потери кошелька
А рядом хохотала
Хмельная молодёжь:
«Ну бабка, ты попала!
Теперь уж хрен найдёшь!»
И крикнул я: «Стыдоба!
Заткните ваши рты!
Вы женщину до гроба
Доводите, скоты!
А может, у старухи
Хронический колит!
И пролежни на брюхе!
И внучка — инвалид!?
А может, государство
Крадёт её уют?
А может, ей лекарства
Эффекта не дают?»
Притихли вмиг подонки,
Ещё бы — поделом!
Старушкины глазёнки
Наполнились теплом…
Но вот и остановка,
И дом мой недалёк…
Я в урну бросил ловко
Потёртый кошелёк.
В душе моей заныло
Всё тягостней и злей:
Ведь там всего и было,
Что жалких пять рублей…
Разговор с начальником
Конечно. Да. Естественно. Ну что Вы!
Всё сделаем. Запомнил. Передам.
Да, записал. Расчёты? Да, готовы.
Конечно, Вы. Конечно, только Вам!
Еще от автора Борис Верховцев