Норманны в Византии - [38]

В падении Ирины, а главным образом в ее признании Евдокия видела только собственные неприятности – скандал, упреки Хорины и убытки, какие это приключение влекло за собою. Слишком вспыльчивая Евдокия не хотела подчиниться требованию патриарха и, оттолкнув ветвь, предлагаемую ей прислужником, она приблизилась к Ирине и гневно крикнула ей в лицо:

– Идиотка!

Глава 35 Божие – Богу

Теперь, когда любовная связь разбилась перед страхом ложной клятвы, Ирина опять стала для Полиевкта достойной христианского милосердия. Он забыл в ней ту грешницу, которая упорствовала в своем грехе, а видел теперь только душу, готовую, как бабочка, оставить свой тесный кокон. Желая помочь ей в этой метаморфозе, он обратился к Ирине со словами одобрения и утешения:

– Дочь моя, раскаяние низвергло тебя на эти мраморные плиты, – сказал он, – но вспомни, что Господь простил падшую женщину за одни только слезы раскаяния, которыми она оросила Его ноги. Как и она, ты можешь вымолить Его прощение.

После всего происшедшего Ирине показалось, что все ее горе было только дурным сном.

Никогда не была она женой Никифора; никогда не испытала к нему физического отвращения; не была обманута ветреной дружбой; никогда злой демон не соблазнял ее гордиться страданиями своей души, и никогда она не знала того, которому сейчас изменила. Ей казалось, будто вся ее жизнь прошла в тиши монастыря, да и теперь не мрамор форума заставлял болеть ее колени, а пол монашеской кельи. А этот священник, находящийся около, – ее духовник, который повелительным жестом указывал ей на небо.

Она прошептала:

– Отец, подними меня, сложи мои руки, так как силы оставили меня. Мое сердце слышало слова твои, и я вполне отдаюсь твоей воле.

Она упала на руки патриарха, склонив свою бедную голову на панагию, висевшую у него на груди.

– Осанна! – вырвавшееся из уст владыки пронеслось по паперти церкви, было радостно подхвачено дьяконами и всем клиром, а звуки органа, раздавшиеся изнутри базилики, казались голосом самого Бога.

Они разливались как волны, восхваляя силу Божью, возбуждая милосердие, унося печали, как порыв урагана уносит легкую соломинку; они зажигали в сердцах надежду и утешение.

Припав бледным лицом к груди Полиевкта, Ирина чувствовала, как это чудное пение утишало боль ее сердца. Она жила теперь без сожаления, без воспоминаний, как бы избранница, проникнутая словами Божиими. Райские мелодии раздавались в ее ушах, звуки арф, пение ангелов, победные трубы архангелов доносились сначала издалека, а потом все ближе и ближе. Все ближе и ближе слышались ритмические шаги небесного воинства…

Вот оно уже тут, близко, на форуме, на котором раздается топот лошадей, бряцание оружия и резкие звуки медных фанфар…

Ирина содрогнулась.

Она подняла голову, зрачки ее расширились, из уст вырвался крик любви, взволновавшей ее грудь; закинув руки за голову, как бы от невыносимой муки, она в неудержимом порыве, голосом, покрывавшим шум на форуме, торжественное пение на паперти в церкви, воскликнула:

– Дромунд!

Глава 36 Дромунд

Да, это был он! В блестящем шлеме, в наброшенном, как в день торжества, сверх серебряной кольчуги, золотом хитоне, расшитом гроздями винограда и листьями папортника, с мечом в руке, ловко сидя верхом на кровном сирийском жеребце, подъезжал с торжественно неподвижным лицом Дромунд. Рядом с ним ехал Харальд, тоже верхом, держа в руке красное норманнское знамя. За ними толпились норманны, опьяненные выпитым пивом, которым на славу угостил их в этот раз Дромунд.

При виде этого явления Ирина совсем потерялась.

Принятое ею решение заставляло ее следовать за патриархом, а непреодолимое очарование влекло к воину. Она долго боролась с собою, но, наконец, как бы моля о прощении за то, что ее губы произнесут еще раз имя, которое должно быть забыто, она воскликнула:

– Прости меня, Дромунд, я разбила нашу любовь!

Сильно натянув поводья, Дромунд сразу осадил своего жеребца на задние ноги; остановленные так неожиданно норманны столкнулись, звеня оружием.

С паперти церкви патриарх следил, как дружина наполняла форум. Он стоял впереди других священников, как бы посланник Божий, и, обратясь к норманну, сказал:

– Удались, язычник! Не совершай нечистого дела. Эта женщина больше не принадлежит тебе; она возвратилась ко Христу.

Взрыв хохота опрокинул назад голову, увенчанную шлемом; потом, бросив поводья так быстро, что никто другой не успел их подхватить, Дромунд соскочил с лошади и, подняв свой меч, бросился на Полиевкта, но принужден был остановить свой удар, так как Ирина стояла между ними. Он смотрел на Ирину, скрестив руки на широкой груди, на которой она так любила отдыхать. Дромунд казался ей в эту минуту сверхъестественным явлением, призраком прошлого. Он произнес:

– Ты мне дала слово!

Ирине было горько сознавать, что он считает ее обманщицей.

– О Дромунд! – сказала она. – Никогда я тебя не обманывала! В тебе я действительно любила представителя вечной любви, идеал не от мира сего!

В голосе воина послышалась нежность, когда он сказал:

– Пока не перестанет биться мое сердце, я буду любить тебя! Невыразимым утешением были эти слова для души Ирины после стольких тяжелых испытаний.