Нормандия - Неман - [50]

Флавье всегда рассматривал армию как единое ije-лое, сознательное, но в то же время покорное, готовое отдать свою силу для выполнения задач, которые на нее возлагают высшие законные власти. Он знал историю Марселэна, который прошел через индокитайские джунгли, чтобы присоединиться к продолжавшим борьбу союзникам. В то время и он, Флавье, был способен совершить такой переход, с тем же риском, с теми же опасностями, но с целью добраться до баз, верных правительству Виши. Не из политических симпатий, а исключительно из чувства повиновения, свойственного военному. Оказавшись перед миром тех, кто отказался от этого повиновения, он хотел любой ценой воссоздать здесь ту атмосферу, которую считал нормальной. Следовательно, все должно было прийти в порядок по образцу того порядка, в установлении которого он имел достаточный опыт. Но он обнаружил, что это не так просто. Потому что порядок — слово абстрактное.

Он считал, что никогда не выходил из рамок этого порядка, а такие, как Кастор, думали, что он наконец-то к нему пришел.

Кто-то постучал в дверь и открыл ее, не ожидая приглашения. Кастор почувствовал бесконечное облегчение: «Это отвлечет меня, наконец-то отвлечет!..» Флавье взглянул на вошедшего холодным вопросительным взглядом.

— Извините, господин майор, — сказал Бенуа, — я не помешал?

«Это произойдет у меня в кабинете, — подумал Флавье. т — Я не буду определять момента-мы знаем, и он и я, что он выбран, — но инициатива будет моя».

— Помешали, — ответил он. — Что-нибудь срочное?

— Да, срочное, — сказал Бенуа. — И личное.

Он никогда не держался так корректно. Все в нем было безупречно: прилизанные волосы, свежевыбритый подбородок, начищенные ботинки, форма… Ни к чему, ни к чему нельзя было придраться. Флавье обернулся к Кастору:

— Очень жаль! Прошу через час.

Кастор украдкой восхищался Бенуа. Если уж Бенуа сделал такие приготовления, значит, он затеял крупную

153

Мартина Моно игру. Ка тору было бы очень приятно выказать Беиуа свою симпатию, хотя бы подмигнуть! Но Бенуа являл собою воплощение бесстрастности. Кастор из солидарности принял самый воинственный вид.

— Господин майор, я жду ваших приказаний. Привести в порядок дневник?

Тетрадь оставалась открытой на портрете Дюпона.

— Нет, — сказал Флавье. — Я оставлю его у себя.

Они были одни. Флавье сидел за столом, Бенуа, устремив взгляд в пространство, стоял в какой-то мрачной стойке «смирно».

Когда дверь за Кастором закрылась, ни один из них не шевельнулся. Во времена Марселэна в комнате пахло табаком. Флавье не выносил табака.

Бенуа пошел в атаку. Он решил контролировать свой голос, оставаться спокойным, не допускать никаких мелочей, которые могли бы затмить главное.

— Господин майор, — начал он, — нарыв назрел, он готов лопнуть.

Флавье поднял бровь. Он тоже решил сохранять спокойствие и вместе с тем не дать другому захватить инициативу.

— Я не люблю метафор, — холодно сказал он, — перейдемте к фактам, прошу вас.

Бенуа перестал рассматривать потолок. Глаза Флавье снова стали невероятно светлыми — требовательный взгляд намертво впивался в собеседника. Это был второй тур разыгрывающейся между ними дуэли. За всем тем, что они могли сказать друг другу, ощущался стук невидимых мечей, стремительность гибкой шпаги, которая свистит в воздухе, сверкая на солнце.

— Я хочу задать вам простой вопрос, — сказал Бенуа. — В Алжире вы были капитаном. Теперь у вас еще одна нашивка и еще одна пальмовая ветвь. Где вы их заслужили?

Флавье хорошо знал своего собеседника. Его всегда сбивала с толку прямота Бенуа. Незадолго до отъезда Флавье один полковник, прибывший из Вашингтона, рассказал ему, что в американской армии в случае конфликта между офицером и солдатом или между двумя офицерами разных званий часто случаются кулачные бои. При этом считается, что они сводят счеты как гражданские лица: оба противника снимают свою форменную одежду.

Флавье разделял негодование полковника. Майор есть майор, лейтенант есть лейтенант, солдат есть солдат. То, что их разделяет, — это не только число нашивок на рукаве или на плече. Нельзя сбросить с себя свое достоинство, сняв куртку! Именно поэтому его так и стеснял Бенуа — чувствовалось, что он в любую минуту готов сбросить куртку!.. Единственное, что утешило бы его, это то, что причина драки была весьма уважительной. Он напрягся и решил дать отпор.

— Офицеры обязаны отчитываться лишь _t перед старшими по званию. Однако в порядке исключения я отвечу на ваш вопрос.

Флавье помолчал. Он очень хорошо знал, что пошел по опасному пути. Принимая вызов, он подрывал самые основы своих убеждений.

— Я успешно сражался против англичан, — проговорил он.

Бенуа был готов ко всему. И все же он чуть не подскочил на месте.

— Против англичан?

— Вы уже запамятовали, что у нас было с ними немало недоразумений? — сказал Флавье резким тоном. — Моя третья пальма — это один из английских самолетов, сбитый мною. Он напал первым. Я имел приказ ответить на огонь, я это сделал. И, верьте мне, это так же трудно, как сбить немца.

Бенуа молчал. Первым нарушил ставшее невыносимым молчание Флавье.

— Больше нет вопросов, чтобы вскрыть нарыв?