Нормандцы в Сицилии. Второе нормандское завоевание. 1016-1130 - [105]

Для молодого графа это, наверное, было счастливое и многообещающее время; он наблюдал, как возрастают его власть и богатство, учился ими пользоваться и наслаждаться и постепенно узнавал о собственных замечательных дарованиях. Разумеется, проблемы также возникали, и одной из главных являлся папа. Урбан умер в 1099 г., через две недели после того, как крестоносцы вошли в Иерусалим, но, по иронии судьбы, прежде чем весть о победе достигла Рима. Ему наследовал добродушный тосканский монах Пасхалий II. Говорили, что, когда Вильгельму Руфусу Английскому сказали, что новый папа напоминает по характеру архиепископа Ансельма, король воскликнул: «О боже! Тогда он не очень хорош» – замечание, хотя по-своему примечательное, едва ли справедливое по отношению к обоим священнослужителям. Пасхалий, возможно, отличался мягкостью нрава, вероятно, ему не хватало принципиальности, которая позволила бы ему выстоять после того, как западный император Генрих V заточил его на два месяца вместе с шестнадцатью кардиналами в 1111 г.[80], но он не был слабым, и он определенно не собирался хранить молчание, пока юный граф Сицилии присваивает себе привилегии, принадлежащие престолу святого Петра.

Рожер со своей стороны с самого начала держался крайне высокомерно. Уже в 1114 г. он сместил архиепископа Козенцы; у нас также есть основания считать, что он забыл об обещании, которое дал его отец в 1098 г. в обмен на легатские привилегии, что латинское духовенство на Сицилии будет подчиняться отныне только каноническому праву. К 1117 г. его отношения с папой еще ухудшились, поскольку именно Пасхалий настоял на изгнании его матери из Иерусалима, а значит, был наравне с Балдуином ответствен за ее унижение. В это время между Палермо и Римом шла довольно оживленная переписка, в ходе которой папа, по-видимому, постарался ограничить права, предоставлявшиеся по условиям соглашения 1098 г. Послание, которое он написал Рожеру по этому поводу, однако, сознательно написано в столь туманных выражениях, что скорее порождает проблемы, нежели их решает, и вдохновляет читающих на разнообразные спекуляции, даже в большей степени, чем заявление Урбана. Детальное обсуждение этой проблемы, к счастью, не входит в компетенцию историка[81], достаточно сказать, что у нас нет никаких доказательств того, что в оставшиеся двадцать семь лет своего правления Рожер обращал на папское письмо хоть малейшее внимание.

Но скоро перед молодым графом встала более серьезная и неотложная проблема, на сей раз созданная им самим. Сознавая свое растущее могущество, уверенный в превосходстве на море, Рожер вскоре начал бросать алчные взоры на юг, в сторону африканского побережья. Сицилия поддерживала прекрасные отношения с Зиридами в Африке со времен его отца: Рожер I был связан договором с Темимом, князем Махдии, и отказался, по крайней мере в одном случае – во время подготовки пизанско-генуэзский экспедиции 1086 г., – напасть на него. Позже война между Зиридами и берберским племенем Бени-Хаммад опустошила большую часть плодородных североафриканских побережий и Сицилия экспортировала избытки зерна в пораженные голодом области на очень выгодных условиях. В обмен на остров стало поступать больше арабских товаров, и к тому времени, когда сын Темима Яхья умер в 1116 г., сицилийские торговцы прочно обосновались в Махдии и дружественные сицилийские и сарацинские суда непрерывно сновали туда-сюда через узкое море.

Но торговли для Рожера было недостаточно: его мысли обращались к завоеванию, ибо как иначе мог он утвердить себя в качестве правителя, достойного своего отца, своего дяди и своего имени Отвиль? Все, что ему требовалось, – это найти подходящий предлог, и в 1118 г. случай представился. Некий Рафи-ибн-Макканибн-Камил, описываемый Амари как наполовину правитель, наполовину узурпатор африканского города Габеса, построил и снарядил большую галеру, чтобы самому получать прибыль от торговли. Яхья не возражал против этого и даже снабжал Рафи железом и древесиной для постройки судна, но его сын и наследник Али оказался не столь благодушным. Провозгласив, что торговые перевозки – прерогатива правителя, он предупредил Рафи, что его корабль будет конфискован, как только он покинет гавань, и в подтверждение своей угрозы послал десять собственных судов в Габес. Оскорбленный Рафи обратился к Рожеру. Он написал, что первым рейсом его судно должно было отправиться в Палермо, с грузом подарков в знак того высокого уважения, которое он всегда питал к графу Сицилии. Угрозы Али, таким образом, были оскорбительны не только для него, Рафи, но и для Рожера. Безусловно, за них следовало отомстить.

Рожер, без сомнения, воспринял заявление о подарках с тем скептицизмом, которого оно заслуживало. Он слишком долго жил среди арабов, чтобы покупаться на подобные вещи. Тем не менее уговаривать его не пришлось. Вскоре двадцать четыре его лучших военных корабля появились у Габеса, Али ждал их и следил за их приближением. Его боязливые советники убеждали его любой ценой сохранить союз с Сицилией, но он их не стал слушать. Он пошел на принцип и не собирался отступать. В ту же ночь нормандцы высадились, Рафи принял их хорошо и устроил в их честь большой пир, но едва они расселись за столом, двери резко распахнулись и в помещение ворвались воины Али с мечами в руках. Сицилийцы были застигнуты врасплох и не могли сопротивляться. Они едва сумели вернуться на свои корабли и, растерянные и униженные, отправились домой в Палермо. Али выиграл первый раунд