Нормальный ход - [42]
Потом мы бежим с ним посреди улицы, он в длинном широком пальто до земли, в велюровой шляпе с обвисшими полями быстро перебирает согнутыми ногами. По улице навстречу мчится какой-то кросс, и Пунцов останавливает несущихся велосипедистов, борющихся за сотые доли секунды, и озабоченно спрашивает: — Слышь, родной. Не скажешь, который час?
И наконец мы вбегаем в баню. С наслаждением раздеваемся, сидим, почесываясь. Пунцов, по обычаю, рассказывает случай из своей жизни... Как злые завистливые соседи насыпали однажды ему в чай цианкалий. Но ничего, все обошлось...
— Такой крепкий организм оказался — цианкалий не берет! Потом еще, на торфоразработках однажды, трое налетели, повалили, бритвой хотели горло перерезать, а в результате — всего лишь побрили. Правда, не особенно чисто.
Потом он рассказывает, как однажды, еще в первую мировую, его по ошибке хотели расстрелять. Ну, ошиблись — с кем не бывает! Но Пунцов и тогда уже верил, что ничего плохого с ним случиться не может. «Приготовиться...» — командует взводу фельдфебель. И тут вдруг — Пунцов: «Извини, друг, скажи мне одну вещь...» Тот потрясет головой с досады. Снова: «Приготовиться...» Пауза... «Слышь, прости — ты не на Рузовской жил?..» И сколько раз фельдфебель ни начинал — столько раз его Пунцов искренне и простодушно перебивал. Наконец тот не выдержал, закричал: «А я отказываюсь расстреливать в таких условиях!» Заплакал и ушел.
Мы, беседуя, сидим на скамейке, и вдруг к нам подходит мой знакомый банщик.
— Ну, что расселись?
— Отдыхаем...
— В баню не отдыхать ходят!
Знаю я его прекрасно: бедный, но нечестный. Строгий, но несправедливый. Банщик с лицом аскета.
— Ладно! — говорю я.
— Нет, не ладно! — кричит он.
Он подходит к двум горемыкам, давно уже ползающим между скамеек, кричит:
— Ну, чего расползались? Быстро!
— Понимаешь, дело какое, — объясняет один из горемык. — Вчера на этом месте тридцать восемь рублей потеряли.
Второй встал, говорит:
— Ладно, Колька, пошли...
— Хоть деньги-то нашли? — спрашиваю я у горемык.
— Какое там! — говорит. — Еще потеряли двенадцать рублей!
Кто ж знал, что тут такая суровая обстановка!
Ну, я ему отомщу!
— Слышь, — шепчу я Пунцову. — Иди отвлеки его. А я пока у него два веника ляпну. Встретимся в парилке — понял?
— А?! Ага! — громко отвечает Пунцов.
Я медленно крадусь в угол, и вдруг из другого угла раздается дикий рев, хохот, песни.
Испуганно я бегу туда и вижу Пунцова, окруженного изумленной толпой.
— Ты что?
— А что? Я внимание отвлекал, как ты велел.
— А-а-а. Понятно. Так ты и мое внимание отвлек.
На другой день, опаздывая, я быстро прохожу коридор и слышу, как Пунцов, проверяя высокие частоты аппаратуры, таинственно, с присвистом, шепчет:
— Спички — спички — спички... Це-це-це...
И потом, проверяя низкие, вдруг кричит басом: «О-о-о-о-о!!» — так, что уборщица в коридоре с гулким стуком роняет швабру.
РОСТОВ-НА-ДОМУ
Я лично так везде уже хожу. Приносят повестку на собрание в жакт, я иду. Сижу в зале, один. Голосую: единогласно.
И вот, решил ехать с работы домой. И тут появляется друг, которого я к тому же давно не видел, и предлагает довезти меня на своей машине. Правильно меня мой папа учил: путь, который ведет в ад, поначалу отклоняется от истинного на один какой-нибудь градус, всего! И тут любое отклонение годится — даже в сторону пользы, как кажется поначалу. Казалось бы, что плохого: встретил старого друга, который берется отвезти тебя с работы на машине?
А то плохо, что это уже отклонение, — вот что! Раз уж ты решил ехать домой на автобусе, так и поезжай в вышеупомянутом транспорте! Тебя выбрасывает толпа, а ты все равно тупо, раз за разом, ломись в полузакрытую эту дверь, потому что, хоть это и глупо, но это часть твоего плана, а поездка на автомобиле, хоть она и прекрасна, но план это чей-то чужой, пусть твоего лучшего друга, переполненного добрыми намерениями к тебе! Все равно — не может даже самый лучший друг чувствовать твоего ритма, в каждый отдельный момент...
— Машина типа «болидо», — задумчиво произносит мой друг, словно сам он еще в этом не уверен.
Машина стоит, закругленная со всех сторон до земли. И настроился я уже лезть в автобус, вверх, а тут открываю дверцу, сажусь — и ощущение падения, пустоты, мелькают мысли: «Ловушка? Обман?» — и я действительно сижу почти на асфальте, меня под поясницу подхватывает какая-то мягкая сила, и эта сила, в непривычной близи от асфальта, мгновенно уносит меня вперед...
— Саня! — говорит мой дружок, заворачивая, перехватывая руками руль.
И тут пока все верно. Меня действительно зовут Саня.
— Друзья мы или нет?
Друзья, друзья! Не собираюсь с этим спорить.
Не в этом дело!
— Год ведь уже не виделись!
Действительно, мы не виделись год. Пока все верно.
Но тот градус, тот единственный градус отклонения, о котором я говорил вначале, уже действует, неумолимо!
— Да, — беззаботно говорит мой друг. — Подожди, я заскочу тут в один дом за пакетом!
И это — все! Это конец.
