Марианна продолжает тереть полотенцем кончики волос.
Не знаю, говорит она в конце концов. Просто мне иногда кажется, что тебе хочется быть рядом с теми, кто тебя понимает.
Да, и это – ты. А если мне предложат составить список тех, кто меня совсем не понимает, я точно включу туда Сейди.
Марианна вновь умолкает. Коннелл уже закрыл крышку ноутбука.
Прости, что ничего тебе не сказал, ладно? – говорит он. Я иногда стесняюсь говорить тебе такие вещи, потому что боюсь выглядеть глупо. Если честно, я по-прежнему смотрю на тебя снизу вверх, мне не хочется, чтобы ты меня считала, ну, не знаю. Безголовым.
Она сушит волосы полотенцем, ощущая жесткость и шероховатость отдельных прядок.
Ты поезжай туда, говорит она. В смысле в Нью-Йорк. Принимай предложение и поезжай.
Он молчит. Она поднимает глаза. Стена у него за спиной желтая, как брусок сливочного масла.
Нет, говорит он.
А деньги наверняка найдутся.
Зачем ты это говоришь? Мне казалось, ты хочешь на следующий год остаться здесь.
Я останусь, а ты уедешь, говорит она. Всего-то на год. Мне кажется, дело того стоит.
Он издает странный растерянный звук вроде смешка. Дотрагивается до шеи. Марианна кладет полотенце и начинает медленно распутывать колтуны в волосах.
Бред это, говорит он. Я без тебя в Нью-Йорк не поеду. Я и здесь-то оказался только из-за тебя.
Это правда, из-за меня, думает она. А без меня был бы в другом месте, жил совсем другой жизнью. И с женщинами вел бы себя по-другому, и твое отношение к любви складывалось бы иначе. Да и сама Марианна была бы совсем другим человеком. Обрела бы она счастье? И каким оказалось бы это счастье? Все эти годы они напоминали растения, посаженные в один горшок, прорастающие друг в друга, с усилием уступающие друг другу место, принимающие неудобные положения. Но в итоге она все-таки что-то для него сделала, дала ему возможность шагнуть в эту новую жизнь – и это всегда будет греть ей душу.
Я слишком сильно буду по тебе тосковать, говорит он. Мучиться буду, честно.
Поначалу. А потом пройдет.
Они сидят молча, Марианна методично водит щеткой по волосам, отыскивает колтуны и медленно, терпеливо их распутывает. Нет смысла быть нетерпеливой.
Ты же знаешь, что я тебя люблю, говорит Коннелл. И больше ни к кому ничего такого никогда не почувствую.
Она кивает, понятно. Он говорит правду.
Если честно, я не знаю, что делать, говорит он. Скажи, что хочешь, чтобы я остался, – и я останусь.
Она закрывает глаза. Не исключено, что он не вернется, мелькает мысль. Или вернется другим. То, что у них есть сейчас, уходит навсегда. Но для нее боль одиночества будет ничем – в сравнении с той болью, которую она испытывала раньше: болью от сознания собственной неполноценности. С ним она поверила в доброту, и этот его подарок уже не отнять. Сейчас жизнь распахнулась перед ним сразу во все стороны. Они много хорошего сделали друг для друга. Так и есть, думает она, так и есть. Один человек действительно способен изменить другого.
Поезжай, говорит она. А я всегда буду здесь. Ты это знаешь.
