Нормальные люди - [53]

С Пегги оказалось особенно трудно. Я твоя лучшая подруга, говорила тогда Пегги, но очень странным голосом. Она никак не могла понять, почему Марианна так хладнокровно относится к происходящему. Ты же понимаешь, что о тебе болтают, сказала Пегги однажды вечером, когда Марианна складывала вещи перед отъездом. Марианна не знала, что на это ответить. Помолчав, она задумчиво произнесла: похоже, я редко переживаю о том же, о чем и ты. Но мне важна твоя дружба. Пегги в ужасе всплеснула руками и дважды обошла вокруг журнального столика.

Я – твоя лучшая подруга, сказала она. Чего ты от меня ждешь?

Я не совсем поняла твой вопрос.

В смысле в какое ты меня ставишь положение? Скажу тебе честно, не хочу я принимать ту или другую сторону.

Марианна нахмурилась, положила щетку для волос в кармашек чемодана, застегнула молнию.

То есть ты не хочешь принимать мою сторону, сказала она.

Пегги посмотрела на нее – она запыхалась от беготни вокруг стола. Марианна все еще стояла на коленях перед чемоданом.

Мне кажется, ты вообще плохо понимаешь, что люди чувствуют, сказала Пегги. И многих это расстраивает.

Это ты о том, что я ушла от Джейми?

Я вообще про эту драму. Многим она очень не нравится.

Пегги посмотрела на нее, ожидая ответа, и в итоге Марианна отозвалась: ну, ладно. Пегги провела рукой по лицу и сказала: ну, собирайся, я пошла. Уже в дверях она добавила: ты подумай, может, тебе к психологу сходить или вообще. Марианна не поняла, к чему она клонит. Идти к психологу, потому что меня это не расстраивает? – подумала она. Впрочем, невозможно было игнорировать то, что она всю свою жизнь слышала от самых разных людей: что она психически нездорова и нуждается в помощи.

Общаться с ней продолжает одна только Джоанна. По вечерам они обсуждают по скайпу учебу, фильмы, которые посмотрели, статьи, которые Джоанна пишет для студенческой газеты. Лицо ее всегда появляется на экране в приглушенном свете, на одном и том же фоне – кремовой стены ее спальни. Она теперь никогда не красится, а иногда даже и не причесывается. У нее новая подружка по имени Эвелин, она учится на последнем курсе факультета международных отношений. Однажды Марианна спросила, часто ли Джоанна видит Пегги, и та легонько поморщилась, всего на миг, но Марианна успела заметить. Нет, сказала Джоанна. Я из этой компании ни с кем не вижусь. Они в курсе, что я была на твоей стороне.

Мне очень жаль, сказала Марианна. Мне неловко, что ты из-за меня рассорилась с друзьями.

Джоанна скорчила еще одну гримасу, еще более трудночитаемую – то ли из-за скудного освещения, то ли из-за плохого разрешения экрана, а может, из-за того, что сами чувства были противоречивы.

Ну, я с ними никогда особенно не дружила, сказала Джоанна. Скорее они были твоими друзьями.

Мне казалось, мы все друзья.

Интересно мне было только с тобой. Если честно, я не считаю ни Джейми, ни Пегги особо хорошими людьми. Хочешь с ними дружить – дружи, но мое мнение ты знаешь.

Да, я с тобой согласна, сказала Марианна. Я просто повелась на то, что якобы нравлюсь им.

Да. А потом, поразмыслив, ты, видимо, поняла, какие они мерзавцы. А мне было проще, потому что я им с самого начала не больно-то нравилась.

Марианна удивилась такому откровенному ходу разговора и почувствовала в тоне Джоанны легкое осуждение, хотя он и оставался дружеским. Действительно, Пегги и Джейми не особо хорошие люди; скорее даже плохие, им нравится унижать других. Марианне неприятно, что она на это повелась, неприятно, что ей раньше казалось, будто у нее есть с ними что-то общее, неприятно, что она вступила в рыночные отношения, которые у них считались дружбой. В школе она считала себя выше таких откровенных обменов социальным капиталом, а жизнь в университете показала, что, если бы кто-то в школе снизошел до того, чтобы с ней поговорить, она повела бы себя так же скверно, как и остальные. Ничем она была их не лучше.

Можешь повернуться лицом к окну? – говорит Лукас.

Конечно.

Марианна поворачивается на матрасе, подтягивает ноги к груди.

А можешь ноги, ну… как-нибудь опустить? – говорит Лукас.

Марианна скрещивает ноги перед собой. Лукас переставляет штатив поближе, меняет ракурс. Марианна думает про письмо Коннелла, про то, как он сравнил ее с оленем. Ей понравилась строчка про задумчивые глаза и ладные тела. В Швеции она еще больше похудела и стала еще стройнее, совсем элегантной.

Она решила не ездить в этом году домой на Рождество. Она много думала о том, как выпутаться из «домашней ситуации». По ночам в постели она мысленно проигрывала сценарии, в которых видела себя совершенно свободной от матери и брата – отношения у них не плохие и не хорошие, она ведет себя нейтрально и никак не участвует в их жизни. Бóльшую часть детства и отрочества она провела, придумывая способ устраниться от семейных конфликтов, строила разные сложные планы: хранить полное молчание, стать неподвижной и невыразительной, без слов выходить из комнаты и пробираться к себе в спальню, тихонько затворяя дверь. Запираться в уборной. Уходить из дому и часами в одиночестве сидеть на школьной парковке. Ни один из этих приемов по большому счету не сработал. Наоборот, тактика эта лишь повышала вероятность того, что именно ее накажут – за то, что спровоцировала. И теперь она понимает, что ее попытка уклониться от семейного Рождества – а в рождественские дни вражда всегда достигала особого накала – будет внесена в семейные анналы как очередной пример безобразного поведения.