Нора Галь: Воспоминания. Статьи. Стихи. Письма. Библиография - [2]

        «Я работник и друг,» – часто и по разным поводам говорила Нора Яковлевна. Так оно и было. Всегда. Работа была страстью, радостью, спасением. А дружба – самоотдачей, возможностью разделить мысль и чувство, поддержать и ощутить поддержку. Дружба и работа помогали устоять, сохранить душу при самых разных жизненных испытаниях, а их хватало с лихвой.

        С детства главным интересом Н.Я., можно смело сказать, призванием была литература. Окончив школу в 1929 году, она успешно сдала экзамены на литературный факультет, но ее не приняли. Она не отступилась, сдавала снова и снова – в МГУ, МГПИ, РИИН... Приняли ее лишь на семнадцатый раз. В те времена рабоче-крестьянскому государству дети интеллигенции были не нужны. А за плечами Н.Я. стояло не одно поколение интеллигентов – врачи, учителя иностранных языков, юристы, судьбой и трудом тесно связанные с народом, среди которого жили. В ответ на вопрос одного из своих многочисленных корреспондентов Н.Я. писала о своем прадеде: «Был он врач, как и Н.И.Пирогов, помогал русским солдатам прямо на поле боя, за что получил „крест на шею“ – вероятно, проявил нешуточную храбрость и самоотверженность, если дали ему, притом не православному, столь высокую по тем временам награду. И потом, уже старик, сам отнюдь не богатырского здоровья, он днем ли, ночью ли, в любую непогодь шел к больным... с неимущих денег не брал, и за гробом его шла вся городская беднота». Врачом был и ее отец. Молодым делил с солдатами все тяготы первой империалистической и гражданской войн. А в конце жизни, пройдя через тюрьмы и лагеря, еще не отпущенный на волю, с конвойным за спиной, разъезжал по неласковому Красноярскому краю и, как всю жизнь, лечил людей, по первому зову приходил на помощь[1].

        Когда в недоброй памяти тридцать седьмом отца арестовали и он вскорости сумел передать весточку, что его пытали, Н.Я., еще плохо понимая, какое время на дворе, принялась хлопотать, тщетно пытаясь добиться правды. Чудом попала она на прием к какому-то чину в НКВД. Но он оказался человеком: глянул на наивную девчонку и сказал, чтоб поскорей уходила, чтоб забыла сюда дорогу, пока цела.

        Теперь она стала еще и дочерью «врага народа». Чудом ей все же удалось закончить институт и защитить диссертацию, посвященную творчеству Артюра Рембо[2], в которой она показала себя глубоким исследователем, тончайшим знатоком поэзии.

        Вскоре началась война и принесла ей еще одно тяжкое испытание – она потеряла мужа[3].

        Жизнь ломает каждого, и многие только крепче на изломе, писал Хэмингуэй. Это в полной мере относится к Н.Я. На руках у нее была пятилетняя дочь, и вопреки боли, отчаянию надо было жить и выполнять свои обязанности. И, как всегда в трудные минуты, она окунулась в работу. Но на сей раз не в своих четырех стенах, не за письменным столом, где чувствовала себя всего увереннее. Она вышла на люди, стала читать курс зарубежной литературы в институте и вести семинар – по двадцатому веку. Ее прежде всего интересовал мир современный. Писатели, отражающие мироощущение человека двадцатого века, их манера письма были ей всего ближе, интереснее. «Я двадцатница,» – часто говорила Н.Я.

        С ее приходом к нам в институт для нас, но и для нее тоже, началась новая жизнь. Мы увидели неведомый дотоле подход к литературе, очень личный, словно речь шла не о литературном течении, писателе, книге и ее персонажах, но о событиях и людях, которые были частью ее собственной жизни. При этом мы чувствовали ее острый интерес к нам, к нашему мнению. На семинарах во время обсуждения наших докладов она одним-двумя неожиданными, но всегда продуманными вопросами побуждала нас думать, направляла нашу мысль, неизменно вызывала столкновения мнений, споры, и эти споры ее радовали не только потому, что так мы действительно учились думать, но в них раскрывалась самая наша суть и мы становились ей понятнее, а иные и ближе. Скоро она вошла в нашу жизнь, не жалела на нас ни времени, ни сил, вникала в наши заботы и тревоги, делила с нами будни и праздники. И вот мы уже вместе встречаем Новый, 1945-й год, и, сидя на моем продавленном диване, она всю ночь читает нам своего любимого поэта, а мы, двадцатилетние неучи, чуть ли не впервые слушаем Пастернака. Она знала наизусть сотни стихов любимых ею Блока, Пушкина, Тютчева, Некрасова, Омара Хайяма, стихами вырывала нас из рутины повседневности, приобщая к миру более высокому, духовному, в котором жила сама. Была она человеком очень определенным, всегда знала, чего хочет, при этом внимательна к людям, чутка к чужой боли. Все эти ее свойства привлекали к ней молодые неокрепшие души. Сознание своей нужности придавало ей сил, служило опорой в нелегкие времена нашей нелегкой жизни.

        Благодаря ее душевной щедрости, проявления которой за долгие годы дружбы я видела множество раз, благодаря неизменной готовности прийти на помощь каждому, кто своей личностью, одаренностью ли, судьбой привлек ее внимание, она многим помогла сформироваться, обрести себя, найти свое место в жизни.

        Как-то в издательство «Художественная литература» прислал свой перевод молодой человек, которого тяжкий недуг с юности почти лишил возможности двигаться. Жил он в деревне, заочно окончил институт иностранных языков и решил попробовать себя в переводе. Посмотреть перевод попросили Нору Галь – и это перевернуло всю его жизнь. Убедившись, что это человек одаренный, Н.Я. не только помогала ему получить работу