Non-fiction - [21]

ИК: Я думаю, что судьба «Нау» с этим давним высказыванием соотносится полностью, потому что все говно, которое можно было хапнуть в процессе большой распродажи, которая произошла в прошлом году, «Наутилус» конкретно хапнул. Может быть, он хапнул его меньше, чем какая-то другая группа, потому что в наших действиях в эпоху этих распродаж всегда была какая-то умеренность. Мы все-таки себя сдерживали и в количестве концертов, и в тусовках. Например, что касается участия в тусовках с различным, так сказать, попсовым дерьмом, это у нас длилось всего два с половиной месяца, после чего игрались только сольные концерты или отделения. То есть, понимаешь, мы быстро исправлялись, быстро ловили ситуацию, но все равно говно-то хапали.

ИС: Зато умудрились совершить все ошибки…

ИК: Умудрились совершить все ошибки. Все из возможных. Понемногу, не до такой степени как кто-то, кто фиксировался на одной ошибке, как мономан, но немножко попробовали всего и в равной степени хапнули всего говна, которое можно было. И конечно, мы поимели все: и кругом тусовщиков вонючих, начиная от безымянных и кончая такими, как Алла Борисовна.

ИС: Ты ее тоже относишь к этой категории?

ИК: О-о-о-й… В принципе… ее нельзя относить до конца к этой категории, потому что она — человек, в любом случае относящийся к категории артистов, при всех минусах и плюсах, о которых можно говорить. Но по влиянию, которое она оказала на «Наутилус»… И ведь она с нами не музыку писала, не творчеством занималась… а по тому, что она делала с нами, ее можно назвать просто тусовщицей и достаточно поганой. То есть это ни в коем случае не входит в оценку ее собственного творчества. Человек может писать хорошие песни и разбрасывать сигаретные пачки в собственном подъезде. Это разные вещи. Так что для меня она осталась тусовщицей. Так я ее знал, лично.

ИС: А в общем, она не дура, поскольку у нас мало кто с ней общался, остались живы.

ИК: Ты понимаешь, Илья, когда мы говорим вообще о совке, сами слова «не дура», «не дурак» — начинают приобретать какие-то сюрреалистические оттенки, потому что никто не знает толком, что за содержание вкладывается в это. Когда теряются нормальные ценности, все критерии начинают путаться, и поэтому мы сталкиваемся с ложностью оценки, расстановки терминов. Мне показалось, что она просто типичный продукт совка, совершенно немыслимый вне этой системы. И никогда не сложившийся бы ни в какой другой. На 80 %, потому что в каждом человеке есть, назовем это так, нечто общечеловеческое — качества характера, которые могли бы развиться в любом месте, в любое время, в любом обществе. Есть нечто исторически-специфическое, заданное тем миром, в котором он живет, его приспособляемость к тому, что он живет. Тот блок в нем — интерфейс с внешним миром, через который он обменивается информацией… Вот у Аллы Борисовны 80 % этого интерфейса — это дремучий совок.

ИС: Ты уж извини, что мы зашли в сторону Пугачевой, но ты как человек, владеющий западной ситуацией, может помнишь все эти телеги с ее популярностью на Западе, все эти феноменальные концерты, огромное количество проданных пластинок и т. д.

ИК: Популярность на Западе, в отличие от совка, есть нечто, что оставляет свой документальный след в виде книг, снятых фильмов, определенного престижа публикаций и пластинок. Если этого нет, значит, речь идет о блефе. На Западе происходит миллион неплохих событий, о которых кто-то пишет, что они были неплохие, и через неделю о них уже все забывают, потому что там быть просто неплохим не считается заслугой. Раздается одобрительный комментарий, что эта постановка была неплоха или культурный вечер оставил приятное впечатление, но завтра происходит уже десять других постановок, которые оставляют столь же приятное впечатление.

ИС: А почему культурный вечер должен оставлять неприятное впечатление?

ИК: А это тот самый случай третичного значения слова. У нас слово имеет значительно больше синонимов, чем в любом западном языке. И сочетаемость прилагательных и существительных в русском языке настолько высока, что современный русский советский текст принципиально непереводим на любой западный язык. Поэтому можно сочетать и такое: отвратительное культурное мероприятие. Вот мы уже смеемся, и это очень хорошо. Пять лет назад ни тебя, ни меня это бы не развеселило, хотя мы уже и тогда считали себя очень умными. Мы бы приняли эту фигуру речи как нечто, имеющее смысл.

Примеры вывесок и объявлений моего родного города принципиально непереводимы на другой язык. Читаю (причем это не какая-то бумажка, а объявление на офисе): «Ремонт и заправка зажигалок по возможности».

МТ: Ну это и на русский язык непереводимо.

ИК: На русском это значит: если есть мастер, если он не пьян, если есть газ… А вот переведи иностранцу, что ресторан работает по возможности.

ИС: Попробуй перевести Союз писателей. Буквально если перевести — профессиональный союз литераторов, но это же совсем другое.

ИК: Ты взял второй случай — слов, которые в принципе переводятся, но приобретают другой смысл. Так же, как в словах Министерство культуры. В самом сочетании нет ничего мистического, выходящего за рамки нормального мышления. Во многих западных странах есть министерства культуры. В Италии — Министерство музеев и культурных ценностей. Но все ассоциации, которые связаны с этими словами, остаются в данном случае за бортом. В результате возникает недопонимание.