Ноктюрн - [62]

Она принесла вино и сказала:

— У нас есть устрицы. Вам подать?

— Принесите, пожалуйста.

Иветта отправилась за устрицами. Движения у нее были быстрые и ловкие.

Когда же мне с ней заговорить — сейчас или подождать? И кто этот тип за стойкой, который ей улыбается все время? Вот достал сигарету, прикурил, пустил пышное облако дыма.

— Чудесные сигареты, Иветта! — сказал он.

— Мне подарил их знакомый моряк, — ответила Иветта, высыпая на тарелку устрицы.

Ароматный дым сигареты рассеялся по всему бару, и мне вдруг припомнился тот вечер у взорванного моста, когда часовой угостил меня необыкновенно вкусной сигаретой. Я тогда курил, а Иветта растирала мне ноги. Если бы она только знала, что вчера я спал в ее кровати, а теперь вот сижу в ее баре и смотрю ей прямо в глаза! А Иветта, по-прежнему ничего не подозревая, принесла мне устрицы. Я поблагодарил ее. Она вернулась на свое место и включила приемник. Негромко заиграла музыка.

— Париж, — сказал лысый мужчина.

Иветта вздохнула:

— Да, Париж...

Те двое, что сидели за столиком в другом конце бара, поднялись и вышли. Собеседник Иветты покосился в мою сторону и стал застегивать пальто.

— Мне пора, — пробурчал он, вставая.

— Привет друзьям, Жак! — сказала Иветта. — Не забывай нас!

Жак положил на стойку деньги, пожал руку Иветте и вышел. Мы остались вдвоем. Надо было спешить, пока никого не было. Иветта присела и, покачиваясь в такт музыке, задумчиво уставилась в потолок, предавшись воспоминаниям.

Я тихо встал и незаметно приблизился к стойке.

— Я не задерживаю вас, Иветта?

Она посмотрела на меня настороженным, изумленным взглядом.

— С чего вы взяли?

— Вероятно, пора закрывать.

Она медленно приподнималась, не сводя с меня пристальных глаз.

Я улыбался.

— Хохре! — почти вскрикнула Иветта, потом тихо повторила: — Хорхе...

Я протянул ей руку, и она крепко сжала ее.

— Хорхе... Как ты отыскал меня?

— Мне надо поговорить с тобой, Иветта.

— Я закрою бар. Уже пора...

Она подбежала к двери, повернула ключ, погасила люстру и раздвинула красные портьеры за стойкой.

— Хорхе, иди сюда... ко мне.

Я вошел в комнату за стойкой. Некоторое время мы молча стояли друг против друга. Потом она прижалась ко мне. В баре тихо наигрывала музыка. В дверь стучал запоздалый посетитель, но мы не обращали внимания. Мир для нас перестал существовать. Были только она и я, я и она.

— Хорхе, — наконец прошептала Иветта, — откуда ты взялся?

— В твоем баре нет ушей? — спросил я.

— Можешь говорить спокойно, здесь никого нет, — ответила она. — Только выключу радио и погашу лампу над стойкой, чтобы никто не вздумал стучаться.

Вернувшись, она опустилась рядом со мной на кушетку, взяв мои руки в свои.

— Рассказывай, милый, рассказывай!

— Десять дней назад я совершил очередной побег из концентрационного лагеря.

— Что это был за лагерь?

— Под Экском, у Этандеберского озера.

— Недалеко от Марселя?

— Да, на каком-то кирпичном заводе. Это был мой пятый концентрационный лагерь.

— Бедненький! — сказала Иветта, поглаживая мои волосы. — Такие лагеря теперь под каждым городом.

— Полгода я просидел в печи для обжига кирпича за побег. Печь у нас заменяла карцер... Два года я шел от Бискайского залива через Южную Францию, пока не нашел тебя.

— Ты шел ко мне?

— Сначала я стремился к своим товарищам, но опоздал. Они уехали в Советский Союз. И тогда я... решил разыскать тебя.

— Ты же мог написать мне.

— Я боялся.

— И правильно сделал. Я должна быть вне подозрений.

— Я так и думал.

— Славный ты мой! — Иветта обняла меня. — Сколько ты выстрадал!

— Я видел людей, страдавших больше меня.

— Сейчас вся Франция страдает, — сказала Иветта. — Помнишь утро в Пиренеях?

— Помню.

— Когда ты уходил в окопы, мне казалось, ты уходишь на верную смерть. И я заплакала. За эти годы я много плакала.

— И теперь плачешь?

— Нет, теперь не плачу. Теперь я знаю, что делать.

— А тогда не знала?

— Тогда не знала.

Я с полуслова понял Иветту и был рад за нее: у нее есть дело, в которое она верит и которому отдает все свои силы.

— Послушай, — прервала Иветта мои размышления, — у тебя есть документы?

— Нет.

— Никаких?

— Никаких.

Иветта задумалась.

— Я постараюсь достать. Сохранилась у тебя хоть какая-нибудь фотокарточка?

— Очень старая. К тому же промокшая.

Я достал из кармана фотографию и протянул ее Иветте.

— Вот таким ты был тогда в Испании! — воскликнула Иветта. — Мы ее переснимем. Дня через два, через три ты получишь паспорт.

— Где я смогу пробыть эти дни?

— У меня. Один моряк оставил мне в залог свои документы. Обещал зайти позже. Я тебе дам их. Он примерно твоих лет и даже слегка похож на тебя.

Иветта выдвинула ящик стола и достала удостоверение. Смеясь, сравнила меня с моряком.

— Ну, смотри, разве не похож?

У него была тяжелая челюсть боксера и крупный нос.

— Ну, челюсть я еще с грехом пополам могу выпятить, но где же я возьму такой нос?

Иветта смеялась.

— Запомни свою новую фамилию и прячь в карман. Жандармы наши туповаты. Для них главное — фотография и печать. Ну, пошли.

Я помог Иветте надеть пальто, и мы вышли на улицу. Было поздно. Огромный город спал. Иветта жила в двух шагах от бара. Я взял ее под руку, и мы стали спускаться по лестнице, ведущей к старому порту.