Ноктюрн - [6]

Максильо

Если у него спрашивали: «Максильо, когда ты родился?» — он уверенно отвечал:

«Этого я не знаю. Но мне уже десять лет. Когда я буду таким большим, как ты, мне будет столько лет, сколько тебе».

Рудокопам Альмадена нравились остроумные ответы мальчугана. Они его любили и, возможно, именно поэтому частенько поддразнивали.

Вечерами, когда рудокопы заканчивали работу, у ртутных рудников собиралось много детей. Они ждали отцов, выходивших из темного подземелья после тяжелого трудового дня. Рабочим не приходилось утруждать воспаленные в ртутных копях глаза, чтобы разыскать в толпе своих малышей. Не успевали открыться ворота, как ребята сами облепляли их, словно туча саранчи сады Эстремадуры. Максильо узнавал отца еще издали по походке — при обвале шахты ему придавило бедро. Прежде отец поднимал мальчика на плечи и нес через город к маленькой глинобитной хибаре. Теперь Максильо стал достаточно взрослым, чтобы не обременять отца. Сжимая жесткую его ладонь, мальчик делал широкие неторопливые шаги, приноравливая их к отцовским.

Вечером Максильо порой не успевал забежать домой, чтобы оставить глиняный кувшин, в котором из горных источников носил воду городским богачам. Шахтеры, заметив кувшин, спрашивали:

— Максильо-водонос, сколько продал сегодня кувшинов воды?

На подобные вопросы Максильо предпочитал не отвечать — не потому, что его коробило прозвище «водонос» — он к нему привык, весь город его так называл. Максильо не отвечал потому, что уж очень надоел этот вопрос — мать с отцом каждый вечер спрашивали его о том же. Поэтому Максильо, гордо задрав голову, поднимал руку с растопыренными пальцами: сколько пальцев — столько кувшинов. Малыша понимали все.

Мужчины ласково трепали его по плечу.

— Ты лев, Максильо...

Но случались и такие дни, когда Максильо на эти вопросы отвечал угрюмым молчанием. Это бывало чаще всего в период весенних и осенних дождей. Раскаленные сухие ветры сменялись влажными морскими. Прозрачную небесную лазурь закрывала непроницаемая завеса облаков. С гор к глинобитным домишкам города спускался туман. Окутывалась туманом даже округлая гора ртутного рудника. Влаги и воды в такое время хватало всем, и даже самые богатые жители города Альмадена не покупали ее.

Если Максильо ходил в такие дни по городским улицам с кувшином на голове и кричал: «Вода! Вода! Холодная как лед, сладкая как мед!» — бывало, кое-кто из обычных его покупателей приподнимал камышовые жалюзи на окне, ворча:

— Ах ты осел этакий! Вода льет на голову, а он все еще бегает к горному источнику! Вот дуралей!

Но Максильо не обращал внимания на эти слова. За свою недолгую жизнь он наслушался столько брани и насмешек, что они его уже не волновали. На издевательства он так же издевательски отвечал:

— Сеньорита, меня умиляет ваше остроумие. Но я вам все-таки не советую пить грязную жижу из вашего каменного корыта.

Или:

— Сеньора, закройте рот! Как бы мой глиняный кувшин не отдавил вам язык!

В летний зной, когда засыхали даже кактусы возле оград, те же самые люди упрашивали:

— Максильито, маленький Максильо, принеси нам кувшин воды!

О камни мостовой ударялась блестящая звонкая монета. Максильо поднимал ее и отправлялся за водой.

Источник журчал далеко в горах. Чтобы добраться туда, нужно было идти дорогой, терявшейся вдали в зубчатом горном хребте. Через ложбину, отделявшую город от гор, мальчик шел узкой, усеянной острым щебнем тропинкой. Далеко в вышине, среди серых скал, виднелись зеленые кроны пробкового дуба, стелющиеся по камням лишайники и плети дикого винограда, повисшие над гранитным уступом. Там бурлил маленький горный источник.

Камни раскалялись на горячем солнце. Полузасохшие, покрытые колючками кустарники больно жалили босые ноги. Чтобы при падении не разбить кувшин, мальчик снимал его с головы и одной рукой бережно прижимал к себе. Свободной рукой он держался за кусты или опирался на скалы, когда из-под ног сыпался щебень. Так он мучился почти целый час, пока добирался до зеленых дубов, в тени которых прятался источник. Поставив кувшин у воды, Максильо устраивался на поросшем мохом камне, похожем на гигантскую черепаху. Ему нравилось глядеть в прозрачную воду источника. В ней как в зеркале отражались взлохмаченная голова, темные глаза, загорелое лицо и широкие плечи. На дне родника лениво роились желтые песчинки, их непрерывно шевелила еле заметная струя воды, вытекавшая из узкой расщелины в скале.

«Интересно, откуда берется эта холодная струя?» — часто раздумывал Максильо. Как-то он попытался засыпать расщелину галькой, но вода тут же сбросила гладкие камешки, песчинки на дне вновь закружились, догоняя друг друга.

Отдохнув, Максильо набирал воды в кувшин, прижимал его к себе и осторожно спускался по горной тропинке. Он делал это так искусно, что не выплескивал ни капельки. Иногда и другие мальчики поднимались в гору. Но никто не мог сравняться с Максильо в выносливости и ловкости. Он всегда первым достигал источника и первым спускался в долину.

Ветхая глиняная лачуга, где жил Максильо, находилась на южной окраине города. В маленькое оконное отверстие, завешенное полосатой тряпкой, летом несло раскаленным зноем, а в дождливые периоды залетали холодные брызги дождя. В одном конце лачуги ютилась белая коза, в другом находились очаг, бельевая лохань, на глинобитном полу лежали матрасы и стояли глиняные кувшины.