Ночью в дождь... - [70]

— Ты спятил!

— Между прочим, мы не договаривались о том, чтобы закопать.

— Там его оставлять нельзя!

— Да успокойся ты, кто его станет искать!

Винарт из последних сил поднялся по лестнице и вернулся с деньгами — пачкой пятирублевок в банковской упаковке. Он хотел бросить ее Наурису так, чтобы ему пришлось поднимать с земли, он уже десятки раз пробовал на слух, как прозвучит: «Тцц!», но так и не сказал ничего — отдал Наурису в руки.

Больше всего ему хотелось сейчас, чтобы убийца исчез, его присутствие внушало ему ужас, потому что это был не человек, а какая-то модель человека, сотворенная бесстрастными конструкторами: у нее есть разум и мускулы, но совершенно отсутствуют эмоции, и она никогда не узнает, что кому-то может быть больно, она может убить задешево или совсем даром — шутки ради или так просто, мимоходом.

Он надеялся, что одержит верх над Наурисом, но оказалось, что это невозможно, как невозможно одержать верх над неживым, но мощным механизмом.

Наурис снова оказался сильнее, в глубине души Винарт завидовал ему и восторгался им — человек, который посмел убить.

— До свидания.

— Чао!

Он уже не мог дойти до квартиры, сел на ступеньку лестницы.

«Я хотел свить веревку, на которой водил бы их обоих с профессором, а вместо этого свил петлю, которая меня самого удавит!»

Он понял, что зашел слишком далеко, но какой теперь толк от этого вывода?

И все же он заставил себя вернуться в гараж, потому что около десяти часов должен был прийти Илгонис.

«Илгонис в суде сможет засвидетельствовать — Кирмуж работал весь вечер в гараже».

Находясь полтора года в заключении, он не переставая думал о мести. С первого дня до последнего. Отомстить Спулге, профессору, Алпу, Илгонису — всем. За себя, за Магоне, за то, что Магоне у него больше нет.

Шли месяцы, но жажда мести не очень усиливалась, но и не унималась. Ночами, когда он просыпался, или вечерами, когда ворочался без сна, он отрабатывал ее план. На самом деле это была лишь игра, которая помогала коротать время и ждать освобождения, но он старался уверовать в нее. На свою силу он не мог рассчитывать, он мог надеяться лишь на хитрость и злость. Он упрячет Илгониса и Науриса за решетку! И чем больше будет срок, тем лучше, тем больнее это ударит по родителям! Когда зачитают приговор и Науриса с Илгонисом поведут из зала суда, он, стоя в дверях, скажет с улыбкой: «Это я вас предал! Я донес в милицию!»

Продавая мотор и оба моста с первой из украденных Илгонисом и Наурисом машины. Винарт, все устроил так, что его соучастие доказать нельзя было никак — клиент покупал непосредственно у Науриса и Наурису же отсчитывал деньги. Винарт был от этого довольно далеко, во всяком случае, так далеко, чтоб закон не мог задеть его. Казалось, он уже выждал достаточно, настала пора действовать, но деньги текли и текли, его престиж как мастера, умеющего достать дефицитные запчасти к мотору, рос, его благосклонности уже добивались. Честолюбие ему было не чуждо, он понял, что теперь на голову выше Науриса, который стремительно катился вниз, хотя и оставался еще барином, теперь даже большим барином, чем прежде.

«Я ведь могу спокойно наблюдать, как он медленно тонет, причем сам при этом нисколько не пострадаю!»

Теперь старшие бухгалтеры и главные инженеры, товароведы и журналисты разговаривали с Винартом иначе и обсуждали всякие проблемы как с равным. Мысли, услышанные от одного, он мог другому выдавать за свои, иногда он даже испытывал чувство превосходства, показывая клиенту изношенные детали и объясняя, по какой причине это произошло и что частично виноват в этом завод, где не полностью соблюдается технологический процесс. Будни тоже стали приятнее, он чувствовал себя на особом положении: клиенты старались ему услужить, кто как умел (рука руку моет!), мать совсем загордилась — даже в булочную ходила через служебный вход.

Теперь он все сильнее нуждался в услугах воров и потерял последнюю возможность отомстить, потому что понемногу утратил и осмотрительность, которую так соблюдал вначале.

«Разве это будет месть, если я и сам пострадаю? И вообще, можно ли отомстить Наурису? Можно ли отомстить бетонной глыбе? Ее можно разбить на куски, но отомстить ей нельзя».

Жизнь была прекрасна, хотя и полна мелких страхов: к скупщикам краденого закон относится довольно терпимо.

Но тут на голову свалился этот Грунский, которого он никогда даже не видел.

— Знаешь, о чем я подумал… Не сохранились ли у тебя контакты с кем-нибудь из колонии?

— Так, иногда на улице кое-кого встречаю…

— А не было ли среди них какого-нибудь настоящего потрошителя? Такого хулигана, у которого в башке пусто, а кулаки как чугунные гири. Видишь ли, в чем дело… Моих знакомых… Можно сказать, друзей семьи… А ты тут между делом мог бы кое-что заработать. Их терроризирует отвратительный, спившийся субъект. Они уже все перепробовали — и по-хорошему, и по-плохому, ничего не помогает.

— Пусть обратятся в милицию.

— Нет, в милицию нельзя — дело семейное. А что милиция! Не приставят же к ним сержанта. Может, на какое-то время упрятать его в Олайне? Он, кажется, нигде официально не работает.