Ночью в дождь... - [67]

— Оставим прах Грунского на некоторое время в покое и вернемся к вам троим. Итак, инициатором первой кражи был Винарт?

— У него был клиент, которому понадобился мотор и оба моста. Он встретил Науриса и обмолвился об этом, но Наурис ведь ничего без меня не может, разве что сидеть за рулем.

— Неужели он стал с вами общаться? Ведь вы в прошлый раз его предали.

— Винарт понимает, что другого выхода у нас не было. Да и сам он поступил бы так же. Мы ведь не говорили, что он украл запасное колесо, мы просто говорили, что ничего про колесо не знаем. У Винарта еще со школьных лет симпатия, к Наурису. Раньше он ради Науриса готов был хоть в огонь, Наурис мог командовать им, как хотел. Наурис был сильнее, умнее, к тому же — сын профессора; Винарт очень гордился, что с ним дружит такой парень. Раньше его даже приглашали в гости к Наурису домой. И если бы Наурис его попросил как следует, он взял бы на себя даже кражу «Москвича». А теперь все иначе. Теперь Винарт — банкир и сознает свое могущество. Наурис еще пытается изображать хозяина положения, но в конце концов вынужден идти на поклон к Винарту.

— Тогда, в первый раз, — глубоко вздохнув, продолжает Илгонис Алп, — Винарт сам присмотрел машину. Во дворе на улице Авоту. Мы с Наурисом угнали ее в Ропажский лес и разобрали, а вечером на профессорской «Волге» отвезли детали в гараж, который Винарт арендовал для халтуры. До сих пор удивляюсь, как мы вдвоем ухитрились погрузить мотор в багажник. Винарт заплатил очень хорошо и предупредил, чтобы туда в лес мы больше не ездили, но, как я потом узнал, Наурис все же съездил и забрал колеса. Сказал, что продал их за гроши, потому что в магазинах тогда колес было навалом.

— А впоследствии Винарт заказывал вам какие-нибудь детали или вы с Наурисом действовали на свой страх и риск?

— По-всякому было, — Илгонис опустил голову. — Я вам честно рассказал, как все началось.

— Если бы я позволил тебе позвонить домой, ты смог бы придумать какую-нибудь правдоподобную причину, почему не придешь домой?

— Нет, это невозможно. Мать побоится разрешить из-за Алпа. Он требует, чтобы самое позднее в одиннадцать я был в постели.

Мое положение неприятно осложняется.

— Когда вы с Наурисом и Винартом договорились встретиться?

— Никакой особой договоренности нет. Если кому потребуется, тот и даст знать.

— Позвонит?

— Позвонит или придет. Нет, не Винарт — Наурис.

— Что произойдет, если ты позвонишь домой и не будешь просить разрешения, а просто скажешь: я жив-здоров, не волнуйтесь, но домой сегодня не приду.

— Алп будет рвать и метать и начнет звонить по всем знакомым, чтобы выяснить, где я. Прежде всего профессору, решит, что я где-то вместе с Наурисом. Кроме того, Алп знает, что я никогда не посмею так сказать, и поймет, что случилось что-то особенное. И вообще — я звонить не буду. Я сыт по горло моралями, дома ничего, кроме них, не слышу. Оставьте меня тут внизу в камере или отправьте в тюрьму — мне теперь все равно. Пожалуйста, хватит на сегодня.

Через какое время начнется цепная реакция? Алп позвонит профессору, профессор разбудит Науриса, у Науриса будет причина поспешить к Винарту. Они оба знают Илгониса и именно поэтому, скорее всего, решат: случилось самое худшее, и поторопятся замести следы — начнут прятать, выбрасывать… Кажется, Саша напрасно сидит в сарае, хотя… Может быть, как раз туда оба и устремятся? Но дело в том, что мы должны взять их по одному. Показаний Илгониса Алпа достаточно для того, чтобы задержать Науриса Наркевича, но достаточно ли для доказательства его вины? Кроме того, приходится считаться с тем, что профессор — сильный противник, и ради единственного сына он бросится в какой угодно бой. Ведь один раз он уже это сделал. Значит, опыт имеет. И помощников найдет юридически образованных и хитрых. Как яхтсмены при встречном ветре умеют прийти к цели, так и эти изворотливые люди используют все способы до последнего, всю гуманность наших законов, чтобы выручить своего подзащитного. Они вынудят меня перейти от наступления к обороне. И тогда заговорит тяжелая артиллерия профессора Наркевича — нашей звезды первой величины, — чтобы окончательно выбить меня с занятых позиций. Во всяком случае, они сумеют добиться хотя бы одного — кражей автомобилей оттеснить убийство Грунского на задний план, хотя я могу дать голову на отсечение, что кражи с этим как-то связаны. Краденая машина, в которой ждут, чтобы отвезти… Хлороформ… Связь есть — это точно, и я должен хотя бы нащупать конец ниточки. На это нужно время, а его-то у меня уже нет.

Ивар приносит из буфета тарелку с бутербродами: мы не ели с самого утра. Разделив их по-братски с Илгонисом Алпом, мы закусываем. Он ест очень аккуратно: губы сомкнуты, жует неслышно, не уронив ни крошки.

— Что бы ты сделал, если бы я отпустил тебя домой?

— До утра?

Ивар смотрит на меня с удивлением: мол, думаешь, у тебя шкура дубленая, все выдержит? Ни Спулле, ни Шеф такой шаг не одобрят. Риск может ускорить ход расследования, но может и замедлить его раза в три.

— Может, и дольше, а может, до утра. Сам еще не знаю. Если бы это зависело только от меня, я оставил бы тебя на свободе до суда. Только не питай на этот счет иллюзий — вторично суд условно не приговорит.