Ночью скалы светятся - [3]

— Нынче мало, Оляныць. На мою дольку три хвоста будет...

— Вот видишь, — всего три хвоста! А ежели мы бригаду из четырех-пяти охотников сколотим да удача будет, город нам за двух котят тысяч пять — шесть отвалит. По тыще на брата. Разве худо тебе?

Чауна помолчал, что-то прикидывая в уме. Потом, недоуменно пожав плечами, сказал тихо, будто подумал вслух:

— Прежнее время не было, чтобы город куты-мафу запрасивал...

Олянов снова стал объяснять, что русские охотники все время занимаются отловом молодых уссурийских тигров, отправляют их во многие страны в обмен на других хищных зверей, которые в нашей стране не водятся.

— А нынче двух котят требуют в иркутский цирк, к дрессировщику. Понял?

— Наверно! — не слишком твердо сказал Чауна.

— Ну как, Чауна Симович, согласен в компанию?

— Подумаю мало-мало!

— Правильно. Пока за сохатым туда-обратно поедешь, как раз будет у тебя время и подумать. А я, пожалуй, к Маяке Догдовичу схожу.

— Верно, Оляныць, сходи к Канчуге. Его много больше понимает, — сказал Чауна и взялся за топор.

Тем временем совсем рассвело. Туман почти полностью освободил долину реки, и она открылась до самой дальней излуки. На восточном горизонте, будто красные чернила сквозь промокашку, проступала алая полоска зари, обещая тихий, светлый день. Нынешняя зима выдалась на редкость ровная. В середине декабря, правда, разыгралась довольно сильная пурга, но длилась она меньше суток. После нее установилась сухая, с крепкими морозами погода и редкий день не было солнца.

К Маяке Догдовичу Канчуге Олянов шел уверенно. Канчуга долгое время служил с Оляновым в лесничестве, и с ним, видимо, сговориться будет полегче, чем с Чауной.

— Отец дома? — спросил Николай Иванович, увидев Димку, сына Маяки. Димка шел с зимней рыбалки с тремя сигами и щукой. — С удачей?

— Ага, дядя Коля. Часу не прошло, как поймал, — похвастался Димка. — Это на талу.

«Тала» — одно из самых лакомых удэгейских блюд, которое готовят из сырой свежемороженой рыбы.

Димка жил в городе у старшей сестры и учился в школе юнгов.

— Надолго пожаловал?

— На месяц, дядя Коля.

Услышав разговор, из дому вышел сам Маяка Догдович.

— А-а-а, Николай Иванович? Как раз на талу попал.

— А рыба посуху разве ходит? — засмеялся Олянов.

— Медовушка всегда есть. Заходи, пожалуйста.

В темном тесном углу на топчане, устланном медвежьей шкурой, лежал дедушка Догдо — глава когда-то знаменитого и многочисленного удэгейского рода Канчуга. Сколько лет ему, — ни сам Догдо, ни его сородичи в точности не помнили.

Зато память старого Канчуги сохранила древние обычаи лесного народа, множество полезных, проверенных временем примет. Тысячи зарубок оставил на деревьях Догдо за годы своих кочевок по тайге. И каждая зарубка — страница жизни удэге.

Когда Олянов заговорил с Маякой о деле, Догдо сразу оживился, приподнялся на локте и стал прислушиваться.

Маяка несколько раз перечитал телеграмму из Охотсоюза, потом громко обратился к Догдо:

— Оляныць на куты-мафу людей собирает. Что сказать ему?

— Помню, давно дело было, — не сразу ответил старик, — когда Фулянка из рода Кимонко в амбу стрелу пустил из лука, бог лесов сильно разгневался. Речки из берегов так далеко угнал, что все лето в тайге большая вода стояла. Много наших людей от голода погибло...

Маяка объяснил деду суть дела, и, к радости Николая Ивановича, Догдо вспомнил случай, когда рус ские охотники поймали в верховье Имана молодого тигренка и несли связанного к реке.

— Нынче тоже двух живых тигрят Охотсоюз поймать просит, — сказал Олянов. — Как раз Чауна Симович следы их видел в дубках.

— На Татиби, наверно! — твердо сказал Догдо. Он знал, что густые заросли дубков тянутся вдоль крутых берегов горной речки Татиби — одного из притоков Имана.

— На Татиби! — подтвердил Олянов.

Больше дед Догдо ничего не спрашивал. Его довольно долгое молчание было воспринято Оляновым как согласие, чтобы сын вступил в бригаду тигроловов, хотя Маяку и так не пришлось уговаривать.

— А меня, дядя Коля, с собой возьмете? — неожиданно спросил Димка.

— Если отец разрешит, я не против.

— Отец, мне можно с вами?

В свою очередь Маяка спросил деда.

— Пускай его ходи, — ответил Догдо.

Из пяти внуков Димка, единственный сын Маяки, был любимцем Догдо. Позапрошлой зимой, когда Димке исполнилось тринадцать лет, дедушка, как того требовал древний удэгейский обычай, привязал к поясу мальчика охотничий нож с изумительно красивой ручкой, вырезанной из куска рога сохатого, и подарил свое старое, но верное ружье.

— Ты теперь охотник! — сказал дедушка, хотя и до этого мальчик считался отличным стрелком и ходил соболевать вместе со взрослыми.

Уезжая в город, Димка оставил ружье дома. Нынче оно ему как раз пригодится.

От Канчуги Олянов пошел на почту и послал директору Охотсоюза телеграмму о своем согласии. Осталось найти еще человека, желательно русского охотника, уже ходившего на тигра. Николай Иванович опасался, что в самый решающий момент, при встрече с куты-мафой, священным для удэге зверем, кто-нибудь из них (скажем, Чауна, который еще не дал твердого согласия войти в компанию) смалодушничает...