Ночные всадники. Нарушители закона - [47]

Она сделала небольшую паузу и потом продолжала:

— Вскоре после свадьбы он отправился в свое последнее плавание. Он был вызван на Яву. Джек был у него штурманом, и они должны были вернуться через шесть месяцев с обильной добычей «черной слоновой кости», как они это называли. Я думаю, что это были какие-нибудь местные товары, потому что они добывали их в туземных деревнях. По крайней мере, он так говорил мне. Однако плавание было прервано через три недели. Отец заболел желтой горячкой, и с того дня до этой минуты он больше не видел дневного света… Когда он выздоровел, его привезли домой, и он сам назвал себя «старым негодным судном». Мать ухаживала за ним, вернула ему здоровье и силы, но не могла вернуть ему зрение. Я рассказываю вам то, что слышала от него, когда он становился общительным. Я ясно представляю себе, что все это время он жил в состоянии бессильной ярости против всего мира и главным образом — против той, к которой он должен был бы чувствовать благодарность, — против моей матери. Все его приятели покинули его из-за его дурного нрава, — все, за исключением Джека. Наконец, в отчаянии, он решил ехать в Европу. Сначала мать хотела поехать с ним, но, хотя денег у него хватило бы на это, он вдруг переменил свое намерение и решил ехать один. Он продал свое судно, устроил свои дела и в течение трех лет путешествовал по Европе, посещая всех знаменитых окулистов во всех больших городах. Но это не принесло ему никакой пользы, и он вернулся еще более угрюмым и злым. Я родилась как раз во время его отсутствия.

Диана умолкла. Очевидно, ей было нелегко говорить об этом. Прошло несколько мгновений, прежде чем она возобновила свой рассказ.

— Ко всем затруднениям отца прибавилось еще то, что мать моя была серьезно больна и в тот день, когда он вернулся, она умерла в его присутствии… После этого его характер стал еще ужаснее. В припадках злобы ему доставляло какое-то странное удовольствие говорить о том, какую ненависть и отвращение он внушал всем жителям Кингстона.

Судя по его собственным словам, он давал им повод для этого… Впрочем, это не имеет никакого отношения к моему рассказу. Лично я ничего не помню, кроме этого ранчо, но я думаю, что он пробовал возобновить свою прежнюю торговлю в Вест-Индии. По каким-то причинам это ему не удалось, произошли какие-то затруднения, и он бросил все и приехал сюда. По его собственным словам, он бежал от людей и от всего того, что ему мешало… Вот вкратце вся наша история…

— Да, это как раз такая история, которую должен был иметь твой отец. Очень печальная, — заметил Треслер, удивленный тем, что она не понимала значения слов: «черная слоновая кость».

В течение нескольких минут оба молчали. Потом Диана опять заговорила:

— Я не все сказала… Отец не любит тебя…

— Вряд ли он кого-нибудь любит, кроме Джека, — сказал Треслер.

— Джека он любит больше, чем кого-либо другого. Во всяком случае, он доверяет ему, — возразила она.

— Да, но это равносильно любви у такого человека, как он.

— Отец не хочет, чтобы я говорила с тобою… Он говорит, что я должна отказаться от тебя.

Треслер медленно повернулся к ней и заглянул ей прямо в глаза.

— А ты? — спросил он.

— О, это так тяжело… так тяжело! — проговорила она со вздохом. — Но я должна отказаться от тебя. Я не должна выходить за тебя замуж… Я не смею…

— Не смеешь? Отчего?

— Он говорит это… О, разве ты не понимаешь… Он ведь слепой, а я… я ведь у него единственная… Ах, что я говорю…

Треслер покачал головою.

— Я думаю, что ты говоришь вздор, моя милая девочка, — возразил он. — Я не могу относиться серьезно к твоим словам. Неужели ты откажешься от меня только потому, что он тебе приказывает?

— Не только потому, — прошептала она.

— Ну, так скажи мне другую причину.

Он нежно взял ее за руки, заглядывая ей в глаза. Он догадывался, что она что-то скрывала от него.

— Отец говорит, что ты должен покинуть этот дом сегодня же… А потом тебя выселят из ранчо. Этого не случилось раньше только потому, что полиция поддержала приказание доктора не трогать тебя.

Треслер рассмеялся каким-то необычным злобным смехом.

— Вот оно что! — воскликнул он. — Ну, так послушай меня. Твой отец, конечно, может выгнать меня из своего дома. Впрочем, я избавлю его от этого сам. Но из ранчо он меня выселить не может. Я заплатил за свое пребывание здесь вперед за три года. Мой договор подписан им, и к нему приложена печать. Нет, нет, он должен выдумать что-нибудь получше. Ну, милая моя, говори же, в чем дело? Я вижу, что ты боишься чего-то. Расскажи же мне все, Диана! Во мне ты можешь быть уверена. Ничто не может разлучить нас.

— Разве ты не хочешь поверить мне на слово, Джон?

— В этом случае нет!

— О, не заставляй меня говорить! — вскричала она с мольбой.

— Я должен знать, — сказал он твердо.

Она колебалась с минуту и наконец проговорила едва слышно:

— Он… мой отец… он только законный отец… не настоящий… Он был в отсутствии три года… Я родилась за три дня до его возвращения.

— А! — воскликнул Треслер. — Теперь я понимаю! — Обняв ее, несмотря на все ее сопротивление, он прибавил: — Поверь мне, моя дорогая, что я никогда в жизни не чувствовал себя таким счастливым, как в эту минуту, когда узнал, что Джулиен Марболт не твой отец.