Ночные видения - [76]

— Узнаете? — спрашивает Снейр.

— Такие надевают, когда работают в саду. У меня дома пара похожих, — говорит Саманта.

Снейр играет желваками.

— Здесь есть кое-что еще, — говорит мужчина, которого, если верить нагрудному жетону, зовут Аристотель Вальдес, и указывает на кабинку. Саманта поворачивается и видит окровавленное белое полотенце, оставленное на крышке сливного бачка.

— Фрэнк, подай мне какую-нибудь салфетку.

— Что вы делаете? — спрашивает детектив, когда Саманта поднимает и разворачивает полотенце. На нижней его стороне видна монограмма «X».

— Это его. Он давал мне полотенце, чтобы утереться.

— Похоже, вы двое были по-настоящему близки, — бормочет Снейр, бросая на нее подозрительный взгляд. — Что означает монограмма «X»?

— «Хилтон».

— Отель?

— Да. — Саманта смотрит на Аристотеля Вальдеса. — Этот человек покупал билет?

— Не знаю. Моя смена началась в полночь. При мне в туалет никто не заходил.

— А вы билеты кому-нибудь продавали?

— Нет, последнее отправление было в час пятнадцать. Ждем следующего.

— Этот последний автобус… куда он пошел?

— В Рино. Но все билеты были распроданы раньше.

— Боже! — взрывается Снейр. — Вызовите того парня, который работал до вас. Позвоните ему!

— Минутку. — Саманта поворачивается к Аристотелю, который уже открывает дверь. — Сколько автобусов ушло с вашей станции между девятью и четвертью второго?

— Надо посмотреть.

— Пожалуйста.

Он открывает дверь, торопясь покинуть тесное, пропитанное запахом мочи помещение.

— И еще нам надо знать, куда они ушли, — добавляет Саманта.

За указанный промежуток времени со станции ушло шесть автобусов: в Чикаго, Солт-Лейк-Сити, Нью-Йорк, Денвер, Лас-Вегас и Новый Орлеан. За исключением последнего каждый из них уже совершил по крайней мере одну остановку. Полиция Фресно оповещена и ожидает автобус, следующий в Новый Орлеан. Искать будут белого мужчину, у которого недостает переднего зуба.

Только в четыре двадцать Аристотелю удается дозвониться до кассира, работавшего во второй половине дня. Парень, оказывается, отправился после трудовой смены в стриптиз-клуб. Он вроде бы припоминает мужчину, подходящего под составленное Самантой описание, но не уверен в том, куда тот взял билет.

— Возможно, на чикагский или нью-йоркский рейс. А может, и денверский.

Фрэнк спрашивает Саманту, не хочет ли она остаться на ночь в его отеле. Она отказывается. Он отвозит ее домой.

В квартире ее охватывает странное чувство. Чудится эхо чужих шагов, незнакомых голосов. Саманта стоит перед закрытой дверью и боится ее открыть. Уже вытянувшись на диване, она всматривается в плотную темноту своей комнаты. Тикают часы.

Саманта не может уснуть.

И, честно говоря, не хочет.

ПАРАСОМНИЯ

Солт-Лейк-Сити, Юта 9 октября 2000 года 18.48

Голубые лампы свисают с потолка, точно кулоны, и темно-коричневая деревянная стойка бара выглядит в их свете черной. Ресторан заполнен почти до отказа, и единственное свободное место рядом с ней. Она заказывает джин с тоником и наблюдает за тем, как бармен бросает в стакан пригоршню льда. Прямоугольное зеркало отражает и растягивает расставленные на полках у него за спиной самых разных размеров и форм бутылки с пестрыми — синими и изумрудно-зелеными, красными и медово-коричневыми — этикетками.

Входная дверь открывается. В зал входит мужчина с короткими черными волосами и маленькими глазками. Он оглядывается и направляется к ней. В его неловких, замедленных движениях, в тенях, залегших на осунувшемся лице, чувствуется усталость, почти изнеможение. Незнакомец садится рядом с ней и складывает перед собой руки, как будто собирается молиться. От него исходит сильный запах туалетного мыла и лосьона после бритья.

— Мне то же самое, — говорит он бармену, на которого ни посетитель, ни его заказ не производят никакого впечатления.

Наверное, наблюдает такие сцены каждый вечер, думает она.

Мужчина поворачивается к ней, и она, притворяясь, что занята своим делом, начинает складывать салфетку.

— Оригами?

Удивленная его сарказмом, она вскидывает голову и тут же морщится — рана на животе внезапно напоминает о себе тупой болью.

— У вас все в порядке?

Он протягивает руку к ее плечу, но останавливается на полпути.

— Послушайте, мне это не нужно.

— Не нужно что?

На его лице наивное недоумение.

— Не нужно, чтобы меня снимали. Не нужно, чтобы ко мне клеились. В общем, ничего.

Он улыбается:

— Я вовсе не собираюсь вас снимать или клеить.

— Вот как? — Она саркастически усмехается. — Позвольте угадать. Вы — гей.

— Тепло. Почти угадали. Я священник. Отец Габриэль Морган. — Он протягивает руку. — Можете называть меня Гейб.

Кожа у него мягкая и гладкая. Она замечает висящий на цепочке серебряный крест и смущенно улыбается.

— Извините. Кэтрин Вебер.

Подошедший бармен ставит перед ними два похожих на воронки стакана, и отец Морган тянется за бумажником. Кэтрин качает головой и протягивает бармену кредитную карточку.

— Я заплачу.

— Но…

— Возражения не принимаются. — Она улыбается. — Я настаиваю.

Они чокаются, и льдинки в стаканах приятно звякают. Отец Морган выжимает в стакан дольку лайма и делает пробный глоток.

— А теперь, — говорит он, — расскажите мне о себе.