Ночные туманы. Сцены из жизни моряков - [77]

Я спросил отца:

— Ты спас дядю Митю?

Отец ответил, нахмурившись:

— Я не успел спасти Мите глаза… — Он долго молчал. Потом спросил: Как бы ты себя чувствовал, Сева, если бы потерял глаза?

— Мне, наверно, не захотелось бы жить.

— А они хотят жить и живут! — горячо воскликнул отец. — И Митя, и Подоконников, потерявший руку в бою.

И живут не воспоминаниями, а будущим. Живут, как здоровые люди. Ты, Сева, счастливец, что с тобой рядом такие люди! Ты смотри: Подоконников левой рукой управляет машиной, фотографирует для газет. А заметил ты, как он смеется?

— Да.

— И девушки любят его за веселый характер. Он им читает стихи: «Дайте, я вас обниму левою рукою». Березин читает лекции. Учись, сынок, у них жить…

Отец ни разу на меня не прикрикнул.

Как-то я выкинул что-то совсем несусветное. Отец отозвал меня к книжным полкам. Ну, думаю, заработал, фитиль! Но отец прочел мне письмо Чехова брату о том, что такое воспитанный человек…

* * *

— Я с детства решил быть моряком, — говорил Сева.

Я думаю, все, кто родился в Севастополе, хотят стать моряками. Почти у каждого отец моряк. У некоторых моих сверстников воспоминание об отце осталось лишь в виде выцветшей фотографии, старой флотской фуражки или кителя, бережно хранившегося в шкафу.

Меня назвали в честь Гущина Всеволодом. Я помню, как отец привез к нам из детского дома его сына Вадимку. Вадимка обращался со мною, как с младшим. Мне начинало казаться, что мама его любит больше. «Да нет же, малюсенький, я вас обоих люблю», — убеждала мама. Но появлялся Вадимка с горстью подаренных ею конфет: «Накось, выкуси», — совал он мне под нос конфеты.

Я тянулся к ним и больно получал по руке.

Мы росли, бегали в школу.

Отец стал командовать соединением катеров. За ним по утрам приходила служебная машина. Шофером был веселый матрос Вася.

— Садись, подвезу, марсофлоты, — приглашал он, бывало, когда мы раньше отца выбегали из дому.

Раз мы с Вадимкой опаздывали в школу.

— Что ж! — ответил Вадимка на приглашение матроса. — Подвези.

И мы влезли на заднее сиденье. Минут через пятьшесть вышел отец.

— А вы куда забрались, ребята?

— Мы в школу опаздываем.

— Надо собираться пораньше. Вылезайте-ка. Рано вам ездить в служебных машинах.

Мы нехотя вылезли. В школу мы опоздали.

Через несколько дней Вадимка пристроился в машину к своему однокласснику, сыну ответственного работника Безобразова. Отец как-то увидел Вадимку в чужой машине.

— Но ведь Эдуард ездит, — оправдывался Вадимка.

— А тебе запрещаю, — возмутился отец. — Поверь, то же самое тебе бы сказал твой отец.

Вадимка был страшно обижен.

Он завел себе школьных товарищей и домой приходил как жилец — только спать. И когда отец предлагал нам пойти в музей или поехать на Сапун-гору, Вадимка отказывался. В театр и кино он ходил.

Я подрастал и очень подружился с отцом. Ходил с ним на катера. Видел, как к нему относятся подчиненные.

Просят совета по самым различным делам. Понял: любят его. Любят искренне.

* * *

Директор нашей школы Михаил Давыдович Хабиасов хотел, чтобы школа его была лучшей в городе. Что ж, в этом нет ничего плохого. Если у тебя учатся лучше, чем в других школах, радуйся! Но он подходил со своей точки зрения. Он вел такую статистику: «У меня учатся шесть сыновей Героев Советского Союза, семь сыновей высокоответственных работников города. У меня в школе лучшая самодеятельность (а что самодеятельность „подкреплена“ приходящими со стороны и из других школ „артистами“, Хабиасов умалчивал). У меня в школе растет поэт Гущин, и я создаю ему все условия. Необычайно талантлив. Выступает на всех вечерах, и не только в школе, во Дворце пионеров, в Доме офицеров!»

Михаил Давыдович делал всяческие поблажки Вадимке:

— Ты урока не выучил, но ты, наверное, творил?

— Творил, — отвечал севастопольский Маяковский.

— А ну, прочти всему классу. Да ты не стесняйся, Вадим, не стесняйся. Скромность — великая вещь, но чрезмерная скромность вредна. Читай же!

И Вадим, подвывая, читал.

Однажды на школьный вечер пришли к нам знатные гости (ох, любил Хабиасов знатных гостей!). Кроме местных начальников даже приезжие из Москвы. Вадим отличился. Какая-то важная гостья восторгалась им и обещала похлопотать, чтобы его приняли в литературный институт. Вадим совсем загордился.

Я однажды получил двойку. Михаил Давыдович пришел в класс озабоченный и страшно рассерженный. У него даже губы дергались:

— Ты мне портишь статистику. Может быть, ты заболел и не приготовил урока?

Отец учил меня: «Не лги и душой не криви». Я ответил:

— Я ничем не болел.

— Маргарита Петровна, — сказал директор учительнице, — придется пересмотреть его двойку.

— Но ведь он ответил на двойку, — вспыхнула наша учительница.

Хабиасов весь потемнел.

— Дети Героев должны быть на уровне! — почти выкрикнул он. (Мы надолго запомнили эту фразу и часто со смехом ее повторяли.)

В тот же вечер я ничего не скрыл дома.

На другой день отец пошел объясняться с директором.

Хабиасова чуть инфаркт не хватил. До сих пор к нему приходили мамаши, папаши и требовали, чтобы их лентяям повысили балл. А теперь пришел мой отец убеждать, чтобы его сыну оставили двойку. Они крепко поссорились.