Ночные туманы. Сцены из жизни моряков - [73]

— Это тебе, брат, не Чистые пруды!

Бабка стала почетным гостем у пионеров. Она рассказывала им о героях Конармии. (Какой-то расторопный журналист уже записывал воспоминания бабки, чтобы издать их в детском издательстве).

Дед с интересом расспрашивал о катерах. «Вот видишь, говорил тебе, что флот будет, я как в воду глядел».

Он с одобрением поглядывал на мои погоны: я продвигался. Бабка и мать накрывали на стол:

— Гости обещали зайти, на два дня приехали в Таллин, — в один голос сообщили они.

— Кто такие?

— Увидишь и познакомишься.

Тут как раз позвонили. Вошел седой человек во флотском кителе без погон и за ним… за ним — Лэа!

— Познакомься, Юрище. Капитан Коорт. Он спас мне жизнь двадцать лет назад. А это дочурка его.

— Лэа! — воскликнул я.

Дед удивился:

— А вы разве знакомы?

За стол усадили нас рядом. Дед и Коорт вспоминали, как были вместе на островке, где даже камни от бомбежки горели.

— «Смелому» и подвигу его моряков посвящен стенд в музее, — сказал дед. — И вы там есть, Юлиус. Достали вашу фотографию. Жаль, что «Смелого» распилили какие-то остолопы. Я бы им морду набил. Он бы и по сей день стоял у вас в парке. Так же, как у тебя, Юра, в части стоит катер Гущина.

Лэа спросила, как я живу.

— Хорошо, — сказал я.

— Всем довольны?

— Всем доволен.

— Очень рада за вас.

Сама она была невеселая. Я не решился спросить, как она живет со своим Андресом. На лице ее то и дело появлялось детское выражение, напоминавшее девчушку на мостике «Смелого».

После обеда мы вышли к морю. Дул теплый ветер. На кораблях, стоявших на рейде, загорались огни. Замигал маяк. Пахло сиренью. Я рассказал, что хотел разыскать ее тогда в Ялте.

— Пожалуй, хорошо, что не разыскали.

— Да, я понимаю: Андрес…

— Андреса больше нет. Я вдова.

Лэа в тот же вечер уехала в Пярну. Я готов был поехать за ней, но не решился сказать ей об этом. Я проводил ее к остановке автобуса.

— До свидания, — сказал я.

И услышал:

— Прощайте.

Я вновь терял ее. Шумели деревья. Море билось о берег. «Прощайте…»

Я чуть было не толкнул капитана первого ранга, он шел мне навстречу. Я отдал честь, извинился. Лицо его показалось мне очень знакомым. И вдруг я вспомнил: Пярну, эсминцы на рейде, ярко освещенный ресторан «Ранна-хооне». Ну конечно же это он!

— Прошу разрешения обратиться, товарищ капитан первого ранга. Ваша фамилия Пегасов?

— Так точно, — остановился офицер, недоумевая. Он, конечно, меня не узнал.

— Простите, что вас беспокою. Но именно вы когда-то сказали мне в Пярну: «Если любишь море, то ничего сложного нет. Флоту люди нужны…»

— Юра Строганов? — оживился Пегасов. — Значит, стал-таки моряком? Балтиец?

— Нет, черноморец.

— На чем плаваете?

— На катерах. Мечтаю перейти на новые.

— Молодец! Поздравляю.

Он крепко пожал мне руку. Мы пошли рядом. Оказалось, Пегасов хорошо знает деда. Он сказал:

— Очень рад, что встретил вас моряком!

Глава десятая

Шли годы. Однажды помощник командира одного из катеров тяжело заболел. Офицера отвезли в госпиталь, и надежд на его скорое возвращение не было. Конечно, много желающих было занять его место. Но может быть, потому, что мы отлично стреляли торпедами и вышли на первое место, может быть, потому, что добились звания отличного экипажа, выбор адмирала пал на меня.

Я давно решил: буду трудиться, трудиться, выходить в море один, пять раз, пятьдесят пять раз выходить в море — и наступит день, когда меня вызовут в кабинет к адмиралу и он скажет: «Старший лейтенант Строганов, вы заслужили право служить на новом катере».

И я выходил в море пять и пятьдесят раз, и наступил тот счастливый день, когда я вошел в кабинет к адмиралу, он поднялся из-за стола мне навстречу и с улыбкой сказал:

— Я назначаю вас на новый катер. Мне думается, вы эту честь заслужили.

Сердце готово было выпрыгнуть из-под кителя, и я, наверное, до неприличия покраснел. Я ответил что-то вроде того, что буду стараться, не посрамлю чести соединения и так далее. Адмирал, улыбаясь, одобрил:

— Я верю в вас, Строганов. Не подводите.

И я ответил запальчиво, не по уставу, но зато от души:

— …Клянусь, что не подведу!

И причал, и корабли, и деревья мокли под теплым дождем.

Мой катер только по названию катер — это настоящий корабль, на высокий борт которого почти отвесно поднимается с причала узкая сходня. Командира дивизиона катеров Забегалова я нашел в пристройке на бетонном причале, отнюдь не приспособленной для штабных помещений. Он сидел на подоконнике возле пустого стола и разговаривал по телефону.

— А, вот и вы, — сказал он, вешая трубку. — Как видите, штаб приближается к людям. Ну, давайте знакомиться поближе. Нам придется ведь с вами пуд соли съесть вместе, — улыбнулся он. — Присаживайтесь на подоконник, располагайтесь как дома. Вам повезло, — продолжал он. — Мы все, как великой чести, добивались служить на новых катерах… Собственно, это и не катера, а по существу корабли третьего ранга. Грозное, эффективное оружие современности. Служить здесь будет труднее. Придется изучать то, что является высшим достижением техники…

Комдив был молод, с обветренным и даже зимой загорелым лицом, с серыми внимательными глазами. Мне говорили, что он мальчишкой воевал вместе со своим отцом на севастопольской батарее, потом был воспитанником на эсминце, нахимовцем…