Ночные трамваи - [51]

— А к нам-то ты зачем? — спросил он Светлану.

— Это мы с тобой после, отец, — ответила она. — Я сейчас передохну… Я так измоталась, сил никаких нет. А после будем говорить.

Он и сам видел: она устала и тонкие морщинки у нее появились под глазами и подле губ обозначились. Ему так ее стало жалко, что он снова чуть не всхлипнул, встал, припадая на ногу, подошел к ней, поцеловал в голову. Волосы ее пахли дождем и солнцем, это был знакомый ему запах, он носил его в своей памяти много лет… Вот ведь черт побери, чем старее становишься, тем острее ощущаешь пережитое и возникает нежданно-негаданно то, что, казалось, начисто погребено в безвозвратности.

Светлана ушла с Надей, а он прошел в свой кабинет, лег на диван, положив на валик подушку-думку, ему нужно было поразмыслить… Конечно, она не зря сюда прикатила, Светка хоть и отчаянная, но ничего просто так, без нужды, не сделает, у нее хватает ума все рассчитать. Он и сам привык так жить — десять раз прикинет, потом действует, только прикидывать надо быстрее — армия научила, война. Ведь чаще всего принимать приходилось решения, от которых зависели людские жизни… Светка, Светка! Он редко видел ее, он многого не знал из того, что происходит с ней, в ней была своя тайна, не разгаданная им, такая же тайна была в ее матери Кате, она так и ушла из жизни, не понятая им до конца, хотя и была самым близким и самым дорогим ему человеком за всю его странную судьбину, и если он был когда-нибудь с кем-то по настоящему счастлив, то только с Катей… Только с ней. И вот ведь что: Светка уж ныне старше своей матери, может, еще и потому в голове его иногда происходит путаница: он думает о Светке, а ему кажется — о Кате. Это недавно с ним и началось: стало мниться, будто Катя и не покинула землю, а обернулась Светкой, ведь они были уж очень похожи, ну только глаза у Светки не серые, а зеленые, а так она и фигурой, и статью, и светлыми волосами с каштановыми разводами такая же, как мать, и привычки у нее те же — хотя бы вот проводить пальцами в задумчивости по щекам, и смеется она как Катя, запрокидывая назад голову.

Ему редко снились сны, а может быть, он забывал о них, спал немного — пяти часов ему хватало, он засыпал быстро и пробуждался мгновенно: долгая мирная жизнь все же не избаловала его, приученный в молодости вскакивать с постели по команде, он пожизненно сохранил эту привычку. Его самого поднимало по утрам — будильник заводить не надо. Говорят, старикам часто снятся сны и действуют на их расположение духа. На себе этого не ощущал, и все же год назад ему приснилась Катя. Она шла в белой рубахе по лужам босая, но вода оставалась гладкой, круги не расходились от ее ступней, шел дождь, а волосы и одежда у Кати были сухи, она улыбалась, как всегда, краешками губ, только глаза у нее по-Светкиному зеленели, и вообще она обликом была настоящая Светка, но он точно знал — это Катя. Она подошла к нему, а он сидел в «виллисе», обняла его за шею и зашептала в ухо, чтобы он не томился, а жил как живется, он не слышал ее слов, но понимал, что смысл их сводится к тому, что истинность человеческой отваги рождается лишь тогда, когда возможно безбоязненно взглянуть в глаза смерти, тому крайнему пределу, который поставлен всякому человеческому существованию. Стоит это сделать, тогда ощутишь себя свободным. А дождь все лил и лил, но струи его не трогали светлых Катиных волос, не попадали на щеки, и так было долго, может быть, целую вечность.

Он проснулся, на улице было морозное солнечное утро, в доме хорошо натоплено, и он удивился сну, потом вспомнил: именно эту мысль он сам высказывал Кате, когда лежал в госпитале и неизвестно было, поднимется ли он вообще, а Катя не отходила от его постели, как на нее ни ворчали врачи. Он долго помнил этот сон и теперь не забыл. Он знал, почему ему приснилось такое, — ведь его вторая встреча с Катей и случилась на дороге. Она шла по лужам в кирзовых сапогах, с сидором за плечами, а он гнал на свой командный пункт, потому что через полтора часа должно было начаться наступление. Он думал о нем, думал — все ли у них в дивизии готово, не забыта ли какая мелочь, от которой потом взвоешь. И все же он увидел ее. «Виллис» чуть не окатил Катю с ног до головы, и она крикнула: «Да что вы, поаккуратней не можете!» Тогда он тронул за руку шофера, и тот мгновенно остановился. Он ведь сразу узнал эту самую телефонистку Крылову, которая заставила его ползти на брюхе к передовым траншеям, и ее серые насмешливые глаза, он фамилию вспомнил мгновенно, рассмеялся, спросил:

— Ты куда, Крылова?

— Я в Москву, товарищ генерал. Отвоевалась.

— Из госпиталя, что ли?

— Ну!

— Ну да ну! — засмеялся он. — Салазки гну. А ну, полезай в машину. Воевать поедем.

— Воевать так воевать, — рассмеялась она.

Адъютант отворил дверцу, помог ей забраться в машину. Найдин обернулся и увидел совсем близко ее лицо, побледневшее, но все открытое, обращенное в бесхитростности к нему, и сразу смутился, потому как не ожидал такого доверчивого, как у ребенка, взгляда, а он-то знал, как туго женщине на войне, как грубеют они здесь, как все им становится нипочем, но у этой и лихость была какая-то девичья. Он видывал таких раньше в заводском поселке, что покрепче пацанов лазили по заборам, плавали в студеной воде туда, куда не каждый из добрых мужиков доберется.