Ночные трамваи - [37]

— Ну, будь здорова… Батюшке кланяйся. Неважно, что не знакомы. Тут другое важно…

Но он так и не сказал, что же именно, и довольно легко понес свое грузное тело к выходу. И в это время Светлана снова увидела застывшее в благоговении лицо Киры, в ее раскосых глазах ничего, кроме восторга, не было, и Светлана внутренне ахнула: «Господи, чего только не бывает!»

— Ты что? — тихо позвала Светлана.

Кира будто вздрогнула от пробуждения, посмотрела уже осмысленно на Светлану.

— А что?

И Светлана, сама от себя не ожидавшая такой бестактности, спросила напрямик:

— У тебя с ним что-то есть?

— Не-еа, — не удивившись вопросу, спокойно протянула Кира и вздохнула: — А жаль.

— Это почему же?.. Он не хочет?

— Хочет, — сказала Кира. — И я хочу. Но он не может. По совести не может… Семья у него…

— Ну и что — семья?

— А то! — вдруг зло сказала Кира. — Он мужик! В рамках содержать себя желает. Если ты не понимаешь, тогда что говорить с тобой. Иди собирайся! Да адрес мне оставь. Может, сгодится.

Произнесла она это жестко, беспрекословно, и Светлана невольно подчинилась ей, пошла за своими вещами.

Она долго не могла отделаться от странного ощущения подчиненности воле майора и Киры. Пожалуй, чуть ли не всю дорогу, пока ее вез молчаливый, угрюмый военный с погонами прапорщика. Этот водитель так и не сказал ни слова, сидел, чуть подавшись вперед, и когда ехали тряской дорогой, и потом, когда выбрались на гравиевое полотно, изрядно побитое, а затем на асфальт.

А Светлану все не оставляла мысль о майоре: это же надо, где только не встретишь на этой безмерной земле поборника справедливости, а может, эта потребность в совестливости присуща почти каждому, но у каждого своя ее мера и не всегда она совпадает с мерой тех, кто рядом… Как знать? Грузный краснолицый майор с белесыми бровями и маленькими темными глазами все стоял перед ней, и ощущение правоты этого неожиданного человека все более укреплялось. Она ведь и прежде знала: подлинная сила не выносит излишней трескотни, да и вообще всякого шума, она просто действует и потому чаще всего непобедима… Надо действовать, надо спасать Антона, хотя он этого и не просил, но он и не должен был просить, она сама была обязана понять, и как же не взяться досаде, если ей об этом подсказали со стороны.

Вечер и половину ночи она проторчала в аэропорту, улетела около четырех часов. Ей удалось попасть на прямой рейс до Москвы. Когда шла к самолету, было светло, и хотя небо нависало низко, не открывая своей синевы, все вокруг светилось матово-голубым сиянием, и асфальт под ногами, и воздух, и дальний лес окутаны были сизой, трепещущей дымкой. Эта необычность освещения, при котором люди, самолеты, строения казались ярко очерченными, будто кто-то усилил их контуры, вызывала в ней тревогу Самолет был транзитный. Когда Светлана вошла в салон, большинство пассажиров спало. Ей досталось место в хвосте, но у окна.

Она думала, что, утомленная нынешним днем и ожиданием, быстро уснет, но самолет взлетел, набрал высоту, а возникшее в Светлане возбуждение только лишь усилилось. Она встала, прошла в туалет, ей захотелось умыться. Она взглянула на себя в зеркало и поразилась: на нее смотрела совсем другая женщина, а не она сама. Взгляд темно-зеленых глаз утратил спокойствие и насмешливость. «Они у меня как у дикой кошки», — подумала она о глазах, излучающих странный огонь. Щеки загрубели, губы сделались плотными, и около рта обозначились две морщинки, а волосы словно потемнели, стали почти темно-русыми, отросли за эти несколько дней и тяжело опускались на плечи. «Я постарела или нет? — подумала она, потому что и в самом деле не могла понять, что означали эти перемены. — Может, просто повзрослела?» — попыталась она оправдаться. Но так и не найдя ответа, торопливо умылась, вытерлась бумажной салфеткой, причесалась и вернулась в салон.

Небо поредело, и внизу сквозь серебристо-серые тонкие наплывы облаков видны стали леса с огромными проплешинами вырубок, поселки с заводами, больше жавшиеся у реки тонкие линии дорог… «Матвей, — подумала она. — Я прилечу и его увижу… Что же теперь будет? — И стоило ей об этом подумать, как ее словно бы вернуло туда, назад, к Антону, и она едва не закричала, как случилось это, когда он прижал ее к себе. Теперь пережитое наткнулось на проницательный и жесткий взгляд Матвея, вызвав в ней смятение. — Что же теперь?.. Что же? — лихорадочно, почти в забытьи, словно ее охватил нездоровый жар, думала она… — Как же мне теперь жить?»

4

Светлана знала: многие Матвея не любят, он хоть внешне выдержан, корректен, но может внезапно пойти в атаку, и тогда все вещи называет своими именами, она это слышала на ученых советах и всегда приходила в радостное возбуждение: вот ведь есть человек, который не угодничает, не играет покорность, а открыт и никого не боится, притом не наглец, а истинно интеллигентен; стоило председателю назвать его имя, объявить, что он будет говорить, как в зале мгновенно наступала тишина. Он любил носить кожаный пиджак, светлую водолазку. На других такие пиджаки казались мятыми, кожа сбегалась в многочисленные складки, на Матвее же все выглядело иначе, кожа обтягивала его фигуру гимнаста с широкими плечами, вообще-то он мог и обронить грубость, но это ему сходило, потому что грубостью он просто-напросто ставил человека на место… Это она потом узнала, что и Матвей уязвим и не так уж тверд, бывает подвержен и душевной панике, хотя делает все, чтобы не выказать ее. Но Светлана научилась распознавать его растерянность и жалела в эти мгновения, хотя он сам утверждал, что не любит жалости, но это только утверждал, а на самом деле, как любой сильный мужчина, очень нуждался в утешении. Боже мой, чего только о нем не говорили в институте, и что женился-то он по расчету, и что карьеру-то сделал благодаря тестю, да мало ли что, но она знала: человек с такой хваткой, как у него, способен спокойно и уверенно прошибить любые двери и всюду его встретят приветливо, потому что отвергнуть его просто нельзя.