Ночные тени - [16]

– Оставайся, Эля, Алик сейчас придёт, попьём чайку.

– Да нет уж, побегу своего кавалера встречать! А ты, Лидуся, если что у вас и вправду получится, помни: это я вас свела!..

Глава 8

Эля была единственным другом, который поддерживал её. Даже родные… Впрочем, у отца, давным-давно ушедшего из семьи, другая жизнь, дети. Он и раньше-то о Лиде не вспоминал. Мать тоже вышла замуж, когда девушка заканчивала десятый класс. Промучившись с отчимом в одном доме все студенческие годы, Лидия была рада уехать из родного Донецка сюда, в научный городок большого промышленного центра, по назначению. А мать родила ребёнка, ей тоже стало не до взрослой дочери. Только Эля добивалась с ней свидания ещё до суда, говорила, что верит ей, что это, конечно же, несчастный случай, не могла Лидия убить Александра.

– Сам себя – да, это он мог, – восклицала Эля. – Он всегда был такой непредсказуемый. Вот, хотя бы, как в тебя влюбился, стремительно!..

Была подруга и на суде, писала ей сюда, в лагерь. Всё повторяла: «Я знаю, как ты любила его, как он тебя любил…»

Да, он любил её, это замечали все. Такими глазами смотрел – преданными, восхищёнными, при первой возможности брал за руку. Не раз говорили ей: «Ох, Лидка, повезло тебе! Ты из своего мужу, небось, верёвки вьёшь?» И малознакомые, и хорошие приятели были убеждены, что в семье правит Лидия, а Александр с радостью подчиняется. Лишь сама она да пара близких друзей знали: Карамышев податлив и мягок лишь тогда, когда желание и интересы окружающих совпадают с его собственными. А если нет – он поступит по-своему. Всегда.

Лидия помнила свою первую беременность. Алик так был рад будущему ребёнку, так нежен с ней ещё и потому, что с первых же недель Лидия постоянно себя плохо чувствовала. Нет, внешне она не изменилась – никакие пигментационные пятна не портили её лица. Не было и отдышки. Только не прекращающиеся, сильные, изматывающие токсикозы. А в тот день – особенно. Придя с работы, сразу легла, прислушиваясь к хлопанью подъездной двери и шагам на лестничной клетке. Он вернулся рано, но не успела Лида обрадоваться, как сообщил, что сейчас уйдёт: договорились собраться у Игоря, обмозговать одну идейку – может, перспективной окажется. Лида не стала бы капризничать, будь дело и в самом деле важным. А тут просто ребятам хотелось пообщаться. Она попросила:

– Алик, не уходи, я боюсь. Что-то мне нехорошо.

Но он, продолжая энергично собираться, на ходу поцеловал её в волосы:

– Да что ты, не раскисай! Я вот тебе супчик разогрел, сосиски в холодильнике, чайку попей. А я там, с ребятами перехвачу.

Когда же вернулся среди ночи, она, измученная тошнотой, не спала. Но стоило лишь попробовать робко упрекнуть его, как услышала в ответ жёсткое:

– А что случилось? Не умерла ведь! Обычное дело при беременности.

Но Лидия так и не родила – ни в тот раз, ни в следующий. Дважды тяжёлые – и физически, и морально, – срывы на шестом месяце. Третью беременность, с первого месяца, Лидия почти всю пролежала в больнице – на всё была готова, чтоб сберечь ребёнка. И дотянула до семи месяцев. Когда начались схватки, врачи успокаивали её: «Ребёнок уже жизнеспособен». И он родился живым! Но уже через час её крохотный мальчишечка умер – ничего не помогло. И тогда прозвучал тот окончательный приговор: у неё и Александра непреодолимая, редкая несовместимость крови. У них никогда не родится живой ребёнок. А вот если они разойдутся, и потом каждый заведёт другую семью – дети будут, пожалуйста, сколько угодно!

Долгое время после этого Лидия жила, словно в бреду. То плакала и просила оставить её. То умоляла не бросать. То днями ходила как сомнамбула, с пустыми глазами, не разжимая губ… Только когда боль понемногу рассосалась и депрессия отпустила, она поняла, какой сильный и терпеливый друг был рядом с ней. Утешал, ухаживал, водил на прогулки и в кино, вечерами читал вслух что-то забавное из газет и журналов.

Да, терпения Александру было не занимать, Лидия хорошо это знала. В первые шесть лет они много ездили по стране: на Соловецкие острова и в Кижи, по северным рекам Двине и Онеге, по горному Крыму. Всё больше пешком, с рюкзаками. Лида рюкзак носить не любила, и Алик безропотно всё брал на себя, лишь иногда, по необходимости, давая ей маленький нетяжёлый рюкзачок. Часто Лида быстро уставала, начинала сердиться паниковать:

– Мы, наверное, заблудились! До ночи не выберемся! Я здесь околею!

– Иди за мной, – спокойно говорил Алик, – скоро выйдем к деревне.

– Куда же ты, по оврагу? Здесь круто, я не поднимусь!

– Ничего, потихоньку, другого пути нет.

– Наверняка есть! Ты просто хочешь меня загонять! А я пойду в обход.

Она разворачивалась и шла в другую сторону. Он, не споря, шёл за ней, терпеливо ожидая, когда Лидия успокоится, остынет, когда лёгкий ветерок обдует её разгорячённое лицо и высушит слёзы непонятной обиды. Тогда она обязательно остановится, скажет:

– Ну ладно, веди, как знаешь.

И уже безропотно пойдёт за ним.

Так что правы были подруги, говорившие:

– Повезло тебе, Лидуська, муж у тебя такой спокойный, терпеливый.

Лишь она одна знала, что и его терпению бывает предел. И не потому, что сама испытывала терпение Алика. Капризы, подобные походным, случались у неё редко. Господи, сколько вокруг женщин, гораздо более требовательных, вздорных, нетерпимых! Она же любила и понимала своего мужа. Потому так страшно и неожиданно поражали её взрывы его гнева. Иногда совершенно обыденное слово или лёгкое, необидное замечание – и об пол летела вдребезги чашка с чаем, или авторучка, или книга: что оказывалось у Александра под рукой. Его глаза наливались кровью, на губах проступала пена… Лидия так пугалась, что не могла даже вскрикнуть, прижимала руки к лицу, отворачивалась к стене… Она понимала, что ни сказанный ею пустяк вызвал бурю, а нечто, давно копившееся в его душе, что он молча терпел и переживал. И вот – лёгкий толчок и взрыв… Лидия понимала, но легче ей от этого не становилось. Мучила обида за то, что Алик не делится с ней своими тревогами, не советуется. За то, что зло, принятое от других людей, срывает на ней.