Ночные страхи - [2]

Я ни в коем случае не призываю отобрать у призрачных сущностей эти права и свободы. Может, они и добавили сложностей сочинителям мистических историй, но чем тяжелее борьба, тем ценнее победа, если история хороша. Все зависит от воображения автора: как он будет выкручиваться, сможет ли убедить своего читателя, что призрак способен, к примеру, общаться с живыми по телефону, но не способен общаться по рации. Иными словами, сможет ли автор составить свод правил для призраков и привидений, причем таких правил, которые мы согласимся – и они согласятся – признать.

Гость из Австралии [2] «Кто придет и его заберет?»

Мартовский день начинался многообещающе, но под вечер погода испортилась. Пошел дождь, поднялся туман, и непонятно, чего было больше – тумана или дождя. Словоохотливый кондуктор в автобусе сообщал пассажирам, ехавшим в нижнем закрытом салоне, что вечер сегодня туманный, а тем, кто сидел на открытой палубе наверху, – что вечерок нынче изрядно промозглый. Однако в автобусе, как внутри, так и снаружи, царило вполне жизнерадостное настроение: ведь пассажиров, привыкших к неудобствам из-за капризов погоды, не напугаешь каким-то дождем и туманом. Впрочем, нынешнее ненастье все-таки стоило упоминания – даже признанные мастера светской беседы запросто говорят о погоде, не боясь показаться банальными. И уж что взять с кондуктора, который, как и большинство представителей своего славного племени, был мастак поговорить.

Автобус ехал по центру Лондона, завершая последний на сегодня рейс. Нижний салон был заполнен лишь наполовину. Наверху, как подсказывало кондуктору шестое чувство, еще оставался один пассажир, то ли самый выносливый, то ли просто слишком ленивый, чтобы прятаться от дождя. Автобус быстро катился по Стрэнду, и вот с верхней палубы донеслись шаркающие шаги, и обитые металлом ступени лестницы тяжело заскрипели под ногами спускавшегося пассажира.

– Есть еще кто-нибудь наверху? – спросил кондуктор, завидев кончик зонта и подол макинтоша.

– Вроде бы никого, – отозвался мужчина.

– Не то чтобы я вам не верю, – учтиво заметил кондуктор, подавая ему руку, – но, наверное, все-таки стоит сходить проверить.

С ним такое бывало: он иногда сомневался в собственной наблюдательности. Обычно это случалось, когда его одолевала усталость под конец долгого дня, но он старался не поддаваться сомнениям, считая их признаком слабости. Если начнешь потакать своим слабостям, сам же перестанешь себя уважать. «Совсем ты, старый, рехнулся», – сказал он себе и помог пассажиру спуститься с лестницы, с радостью ухватившись за эту возможность отвлечься и не терзаться сомнениями, точно ли наверху больше никого нет. Но беспричинная тревога не давала ему покоя, и, недовольно ворча и проклиная собственную дурость, он все-таки поднялся наверх.

К его удивлению – даже, можно сказать, изумлению, – его опасения оправдались. Совершив восхождение, он узрел пассажира на правом переднем сиденье, и тот, хотя его шляпа была плотно натянута на уши, воротник поднят, а между ними виднелся белый помятый шарф, явно услышал, как подходит кондуктор: он смотрел прямо перед собой, но вытянул в проход левую руку с зажатой между указательным и средним пальцем монетой.

– Веселый выдался вечерок, верно? – спросил кондуктор, чтобы хоть как-то начать разговор.

Пассажир не ответил, но монета (это был пенс) скользнула чуть глубже в щель между бледными веснушчатыми пальцами.

– Я говорю, что погода сегодня на редкость противная, – раздраженно пробурчал кондуктор, раздосадованный молчанием незнакомца.

Ответа по-прежнему не было.

– Куда едем? – спросил кондуктор тоном, предполагавшим, что, куда бы ни ехал молчун, это наверняка будет не самое приличное место.

– Кэррик-стрит.

– Куда? – переспросил кондуктор. Он прекрасно расслышал ответ, но в произношении незнакомца была какая-то странность, позволявшая сделать вид, будто он ничего не понял, а значит, имел основания переспросить и тем самым, возможно, унизить неразговорчивого пассажира.

– Кэррик-стрит.

– Так и сказали бы сразу, что Кэррик-стрит, – пробурчал кондуктор, компостируя билет.

Пассажир чуть помедлил и повторил:

– Кэррик-стрит.

– Да-да, я знаю. Не надо мне повторять по сто раз, – вспылил кондуктор, безуспешно пытаясь забрать у пассажира монетку. Он не смог подцепить ее сверху, она проскользнула слишком глубоко между сжатыми пальцами, и пришлось вытягивать ее снизу.

Монетка была холодной даже там, где соприкасалась с кожей.

– Знаете? – вдруг спросил незнакомец. – Да что вы знаете?

Кондуктор попытался отдать пассажиру билет, но тот даже не шелохнулся.

– Знаю, что вы шибко умный, – буркнул кондуктор. – Слушайте, уважаемый, куда мне засунуть билет? Вам в петлицу?

– В щель, – ответил пассажир.

– Какую, к дьяволу, щель? – изумился кондуктор. – Вы же не почтовый ящик!

– Между пальцами. Где был пенс.

Кондуктор сам не знал почему, но ему не хотелось прикасаться к руке странного пассажира. Его чем-то смущала эта рука – закостенелая и неподвижная, то ли замерзшая, то ли и вовсе парализованная. А поскольку дело происходило на верхней палубе, у кондуктора тоже озябли руки. Он честно пытался пропихнуть билет в щель между застывшими пальцами, но тот только мялся и складывался пополам. Кондуктор, который был человеком не злым по натуре, наклонился пониже и, держа билет двумя руками, сверху и снизу, все-таки вставил его в костлявую «прорезь».