Много картеров сделал цех Хлынова за это суровое зимнее время. Горьким и радостным было оно. Заканчивался год трудных испытаний, год первых поражений и первых побед. С жадным вниманием следили труженики тыла за боями под Москвой. Стойкость ее защитников придавала силы, а когда донеслись вести о разгроме врага на подступах к столице, работа в цехах пошла еще веселее.
В этот предновогодний вечер настроение у Алексея было на редкость бодрым. На заводском дворе только что закончился митинг, где состоялось вручение заводу переходящего Красного знамени Государственного Комитета Обороны. Алексей не помнил, чтобы вот так вместе стояло множество людей, плечом к плечу, людей, живущих одной заботой, — как бы способнее и как бы скорее победить ненавистного всем врата. И он, Алексей, тоже не чувствовал себя сторонним человеком, он был частицей этой огромной массы людей, которые слушали немногословных, но очень верно говоривших ораторов.
Теперь, отшагивая по пушистому, только что выпавшему снегу, который вспыхивал золотистыми огоньками в свете окон, Алексей вновь вспоминал речи секретаря обкома, представителя войск Северо-Западного фронта, директора завода. И конечно же, все еще звучали слова парторга, упомянувшего вместе с другими ударниками завода Костю Маскотина. Он так и сказал: успешное выполнение годового плана оказалось бы немыслимым, не будь у нас таких трехсотников, как Маскотин, Сырвачев и Фролов. Маскотин был соседом Алексея по станку, а Сырвачева и Фролова он не знал лично, слышал только, что первый работает в инструментальном цехе, а второй — на сборке. Оба они были прославленными стахановцами еще до войны.
Упоминание Маскотина в ряду лучших людей завода было справедливым. В последние, самые трудные месяцы он действительно добился наивысшей выработки по тем операциям, которые выполнял. Каждую смену Маскотин снимал со станка не менее сорока деталей. Столько же делал и он, Алексей, обеспечивая фронт работы маскотинскому полуавтомату. Работать изо дня в день столь производительно пока не удавалось никому. Это было так. Но все же (и Алексей понимал это хорошо) его успех не означал, что он уже мастер, способный давать рекорды на любом станке и на любой операции. Нет, он просто наловчился выполнять некоторые операции лучше, чем другие расточники, просто ему это удавалось, а стоит перейти на другую технологию или на другой станок — еще неизвестно, как у него все получится. Стать разносторонним мастером при серийном производстве, может быть, даже невозможно. Он понимал, что сейчас каждый должен делать свое определенное дело — завинчивать ли шурупчик, сбивать ли шарошкой заусенки, или сверлить отверстие — неважно, какую работу, а важно, что она нужна и никто другой ее за тебя не сделает. И если это так, если работа, которую ты сейчас выполняешь, необходима, надо как можно быстрее завинчивать шурупчик либо сверлить отверстие так быстро, насколько позволяют твои способности. А не способен — становись туда, где ты сможешь выполнять конкретное дело лучше и быстрее других.
Как бы там ни было, Алексей радовался тому, что приносит пользу. Только теперь он как-то по-иному осмыслил и работу своего друга Юры Малевского, предельно ясной стала ее суть. И только теперь уразумел, почему в самый разгар войны Юру вернули из воинской части в театр. Дело тут не только в том, что никто, кроме него, не танцует с таким мастерским азартом партию Нурали в «Бахчисарайском фонтане» и, переносясь во время более близкое, не отплясывает с такой лихостью «Яблочко». Юра был художник, мастер своего дела.
Он вернулся из своего стройбата две недели назад и уже вошел в роли, в которых был занят раньше, выступал с концертами на заводах и теперь добивался, чтобы его взяли в бригаду актеров, отправляющихся на фронт. А сегодня — их ночь, они вместе встретят Новый год, чтобы завтра снова вернуться к делу, каждый к своему. Как и все люди. Каждый отдает свои силы на том участке, где он нужней. И если людей искусства или учителей возвращают с фронта, а цех готовится переезжать на новое место и осваивать поточное производство, увеличивая в то же время выпуск продукции, если на Урал и в Сибирь переводятся сотни заводов и сотни строятся вновь, а одновременно со всем этим идет тяжелая война, то насколько же сильно государство, как оно уверено в своих возможностях! Вот тебе и винтики-шпунтики — работяжки вроде него, Алексея, или бойцы, такие как брат Володя или Коля Спирин!..
Ворвавшись в комнату, Алексей прежде всего спросил маму, не заходил ли Юра.
— Приходил, — ответила она. — Просил не задерживаться.
— А как ты?
— Что я?
— Как будешь встречать Новый год?
— Обо мне не беспокойся. Обещала прийти Мария Митрофановна, встретим по-стариковски.
— Ну, ладно, не обижайся. Ведь мы, можно сказать, будем рядом, если не в одном доме, то в одном дворе.
Весело напевая, Алексей сбросил рабочую одежонку, умылся усерднее, чем в обычные дни, и стал прикидывать, что бы ему надеть понаряднее. Затруднение такого рода всегда возникает в двух случаях: или у человека обширный выбор одежды, или его нет совсем. У Алексея выбора не было, и требовалась большая изобретательность, чтобы выглядеть хоть сколько-нибудь прилично. Пришлось утюжить единственные брюки. Пиджак не годился никуда, более или менее целой рубашки не оказалось тоже. И тогда Алексей вспомнил о свитере, который связала ему мама прошлой зимой. Не раздумывая, он натянул на себя этот голубоватый свитер, плотно обхвативший его грудь и плечи, зачесал назад русые волнистые волосы и обратился к маме:
