Ночные рассказы - [114]

— У меня здесь, — сказал он, — изящный маленький инструмент, так сказать Страдивариус смерти. Я думаю, тётушка, что тебе нужно приготовиться к прощанию с жизнью.

Леонора Блассерман рассмеялась, на сей раз смех её был непринуждённым и серебристым.

— Нет предела тому, — заметила она, — какой ерунды может наговорить о смерти человек, как, например, ты, который так мало с ней знаком.

Тут Хенрик вытянул руки и нажал курок.

Ничего не произошло. Он попытался ещё раз, но по-прежнему безрезультатно. Он в отчаянии разглядывал пистолет, всё было так, как и должно было быть. Он ещё раз посмотрел в лицо своей тёте через прицел. И тогда он понял, что дело в нём самом, что он не может нажать курок, что он не в состоянии убить этих женщин или какого-нибудь другого человека. Что он не Хенрик Блассерман, взваливший будущее на свои плечи, а червь на дне Вселенной.

Он опустил пистолет и посмотрел на него со слезами на глазах.

— Я не могу, — сказал он.

Старуха даже глазом не моргнула.

— В этом, — сказала она, — состоит третья граница твоего «я», Хенрик. В разные времена её называли по-разному. Я бы назвала её Богом. Припоминаю, что когда-то я уже говорила: перед Богом нам следует смиренно слушать.

Некоторое время женщины хранили чуть ли не почтительное молчание, пока у них на глазах сознание Хенрика Блассермана и его надежды терпели крах. Наконец старуха опять заговорила.

— Скоро рассвет, — сказал она, повернув своё кресло. — Думаю, что сегодня ночью я выполнила то, что обещала.

В дверях она остановилась.

— Пернилле, — спросила она, — будь добра, ответь старухе на последний вопрос. В ту сонату, которую я написала к этой ночи специально для вас, я вложила больше, чем вы сейчас оба можете себе представить. Так что ответь мне: ты его поцеловала?

Пернилле стояла выпрямившись, молча и задумчиво.

— Ленин, — медленно ответила она Леоноре, — на Третьем всероссийском съезде Коммунистического союза молодёжи 2 октября 1920 года сказал, что «наша мораль должна быть полностью подчинена интересам классовой борьбы пролетариата». Если я и поцеловала его, то только для того, чтобы сильнее потом ударить.

Старуха и девушка некоторое время смотрели друг другу в глаза. Потом Леонора Блассерман в последний раз обернулась к своему племяннику.

Хенрик, покачиваясь, стоял на прежнем месте. Глядя сейчас в глаза своей тётки, он почувствовал, что настал момент просветления. В глазах Леоноры Блассерман он увидел в этот миг правду о том, что же действительно скрывалось за их отношениями, за всегда присутствующей насторожённостью. Сейчас Леонора Блассерман смотрела на него с теплотой, охватывающей всё, что она видела, и всё, что когда-либо между ними было.

Потом она повернулась, резким движением двинулась вперёд и исчезла.

Некоторое время Хенрик продолжал стоять на месте, а верхняя часть его тела совершала какие-то непонятные круговые движения. Пернилле тоже не сходила с места.

Потом он обратил внимание на то, что всё ещё держит в руке пистолет. С большим трудом, словно очень старый человек, он подошёл к роялю и положил оружие на блестящую поверхность.

Направляясь к двери, он на мгновение остановился рядом с Пернилле. Он хотел что-то сказать, но девушка казалась непреодолимой задачей, которой он даже не мог взглянуть в лицо. Он прошёл мимо неё, спустился по лестнице и покинул дом.

Над садом стоял слабый бледный свет, словно свет — это жидкость, похожая на молоко. Он думал, что ему надо ещё что-то сказать своей тёте, что-то ему самому едва ли известное, то, что никогда не было сказано. Он не знал, где она может быть, наверное, она легла спать, а он не знал, где. Ему, наверное, следует подождать, пока она проснётся. Разве она сама не говорила этого? Что ему следует быть спокойным и ждать. И, может быть, тогда ещё будет не поздно.

Он заметил, что оказался у входа в розарий. Но розарий изменился. Розы были подрезаны, они показались ему очень низкими, не такими, какими он ожидал их увидеть.

По тропинке к нему шёл человек. Хенрик увидел, что это тот молодой человек, который привёз их сюда и который теперь должен был забрать его братьев по ордену и на ладье Харона привезти их на Родё к их судьбе.

Молодой человек остановился, и Хенрик обратил внимание, что они сверстники.

— Я жду, — сказал Хенрик, чтобы нарушить тишину и чтобы показать, что он всё понимает, — когда проснётся моя тётушка, Леонора Блассерман.

Ему показалось, что стоящий рядом юноша стал ещё серьёзнее, чем прежде.

— Это так тяжело, — сказал Йохан, опустив глаза, — для всех нас. Две недели.

Ничего не понимая, Хенрик проследил за его взглядом. Они стояли рядом с маленьким, недавно насыпанным холмиком. Кто-то аккуратно покрыл его дёрном и посадил распускающиеся нарциссы. Над холмиком возвышался небольшой чёрный камень. На камне было выбито:

ЛЕОНОРА АПОЛЛОНИЯ БЛАССЕРМАН

ПИАНИСТКА

Скончалась 4 марта 1929 года

Даты рождения не было, но ниже на камне была ещё одна строка, и, когда Хенрик прочитал её, он вспомнил, что это название того произведения, которое недавно играла его тётка. Там было написано:

BENEDICTION DE DIEU DANS LA SOLITUDE. [78]

Отражение молодого человека в состоянии равновесия