Ночные окна - [37]

– Милый мой доктор, – продолжила Лариса Сергеевна. – Я нынче очень счастлива.

– Чудесно. Пребывайте в этом состоянии всегда.

– Хочу поделиться с вами. Я… летаю. Я летаю от любви. Я влюбилась.

У меня чрезвычайно стойкая нервная система, поэтому я лишь посмотрел в пустые глазницы императора и украдкой вздохнул.

– Замечательно, – сказал я.

– Но это вас не шокирует?

– Нисколько.

– Но я ведь, как бы это сказать, не так уж и молода.

– Это не имеет значения.

– Мой избранник находится здесь, в вашей клинике, – торжественно произнесла актриса и поглядела в ту сторону, где от порыва ветра вновь стала колыхаться занавеска. Мне почему-то показалось, что нас подслушивают. «Любовные романы в Загородном Доме среди моих «гостей»? – подумал я. – Такое случалось и прежде и ни к чему хорошему не приводило. Лишние эмоции, стрессы». Как правило, я всегда старался поскорее избавиться от таких беспокойных пациентов. А ведь актрисе под семьдесят, не нимфа, может и сердце не выдержать от бурной страсти.

– Кто же он? – мягко спросил я.

– Пока это секрет. Мы решили не афишировать наши встречи. Но он отвечает мне взаимностью. Тоже любит меня. И он… хочет скрепить наши отношения узами брака.

– Разумно, – кисло улыбнулся я. Может быть, это Тарасевич? Он тоже одинок. Ну не Каллистрат же? Хотя чем только этот поганец Купидон не шутит! Крылья ему оборву, если поймаю.

– Что вы на это скажете, дорогой Александр Анатольевич?

– Слов нет, – искренне отозвался я.

– Они и не нужны, – засмеялась актриса. – Тогда я… полетела!

Лариса Сергеевна погладила почему-то Марка Аврелия по гипсовой голове, почти вспорхнула со стула и двинулась к стеклянной двери.

– Не туда, в другую сторону, – сказал я, провожая ее в нужном направлении.

После актрисы в библиотеку ненадолго заглянул Бижуцкий, порылся на полках с книгами, выбрал себе одну' «на сон» – басни Крылова.

– Люблю, знаете ли, про всяких зверушек, – смущенно доложил он. – А сегодня ночью никто больше в клинику не залезет? Как в прошлый раз?

– Да и вчера никого не было, – ответил я.

– Ну-ну, – пробормотал он, опасливо покосился на открытую стеклянную дверь и ушел.

На всякий случай я позвонил по сотовому телефону охраннику. Дежурил по-прежнему Сергей, смениться он должен был только утром.

– Будьте сегодня ночью особенно бдительны, – сказал я. – Доберманов с цепи не спускайте, гости еще не спят.

Собаки были хорошо дрессированы, на посетителей клиники никогда не бросались – я специально «знакомил» их с моими пациентами. Но мало ли что. По крайней мере, старался держать собак от них подальше, давая вволю побегать лишь ночью.

Вскоре ко мне пришли Олжас и Сатоси, вернее, завалились, поскольку маленький японец подпирал толстого казаха. Настроение у них, судя по всему, было веселое.

– Я спросил сегодня таксу, у такси какая такса? – проговорил Олжас, плюхнувшись в кресло. Сатоси примостился рядышком на стуле, сложив на коленях ладошки.

– Европейцы слишком много внимания уделяют вопросам смерти, – произнес он многозначительно. – А это, неверно, путь заблуждений, тупик. Да и другие излюбленные вами «ценности» ложны.

– Угу, – кивнул Олжас. И икнул.

– Что более всего трогает человеческую душу? – продолжал японец. Я пожал плечами, давая ему высказаться. – Мы только что спорили на эту тему с Олжасом. Ваш великий поэт Пушкин утверждал, что есть три струны, на которых можно играть. Это – ужас, сострадание и смех. А вот Хемингуэй называл другие три громких аккорда – смерть, любовь и деньги. Вся западная цивилизация замешана на этом. Литература, искусство… Нет только созерцательности и отрешенности.

– Ага, – подтвердил Олжас. – Я хочу вам по этому поводу рассказать одну скверную историю. Потому что она случилась в сквере.

Сегодня его что-то тянуло на каламбуры. На своей родине, в Астане, он занимал какой-то высокий пост, а здесь пребывал инкогнито.

– Мы вспомнили времена нашей молодости, – добавил Сатоси. – Мы ведь вместе учились, мама у меня русская, я долгое время жил в Москве. А история действительно произошла, в сквере возле «Бауманской». Олжас вынудил меня… похоронить его заживо.

– Да, – подтвердил казах. – Вот вам, пожалуйста, и смерть, и ужас, и любовь, и деньги, и смех.

– Пока что один туман, – сказал я. – Поподробнее, если можно.

– Конечно, – кивнул японец. – Слушайте. Олжаса настойчиво преследовала одна девица, вольных, так сказать, нравов.

– Была влюблена в меня как кошка, – самодовольно добавил казах, глотнув из заветной фляжки.

– Он подцепил ее на какой-то вечеринке в общежитии. Девица, если не ошибаюсь, была студенткой пединститута.

– Физкульттехникума, – поправил Олжас. – Рапиристка. Льняные волосы, голубые глаза… А фигурка!

– Эта фехтовальщица быстро смекнула, что Олжас, принадлежавший к старшему, правящему в Казахстане жузу, весьма состоятельный и перспективный молодой человек. И задалась целью женить его на себе. Забеременела. Дело дошло до прямого шантажа и угроз. Она обещала покончить с собой, если Олжас не выполнит данное ей слово.

– Никаких «слов» я не давал, – вставил казах. – Всего лишь намекал, да и то спьяну.

– Так или иначе, но ситуация начинала выходить из-под контроля, – невозмутимо продолжил Сатоси. – Мне было больно следить за его мучениями.