Ночные крылья. Человек в лабиринте. Полет лошади - [46]

— Почему вдруг в Паррише? — спросил я. — Как умер Принц?

— Спроси кого-нибудь еще. А мне нужно работать.

Он увернулся и нырнул в толпу.

— Пойдем на похороны? — спросил я Олмэйн.

— Лучше не надо.

— Как хочешь.

Мы пошли к массивному каменному мосту, перекинутому через Сенну. А за нами взмыло к небу голубое пламя погребального костра для умершего Принца. Этот костер освещал наш путь, пока мы медленно шли в ночь, на восток, к Иорсалему.

Часть III

1

Наша Планета теперь действительно принадлежала им. На всем пути через Эйропу я видел, что они стали на Земле хозяевами, и мы принадлежали им, как звери на скотном дворе принадлежат фермеру.

Они были повсюду, как облеченные плотью растения, обнаружившие корни после странной бури. Они расхаживали с холодным самоуверенным видом, как бы подчеркивая размеренностью своих движений, что Провидение отвернулось от нас и теперь благосклонно к ним. Нет, они не были жестоки к нам, но самим своим присутствием они будто выкачивали из нас жизненные силы. Они получили право владения нашим солнцем и лунами, нашими музеями древних реликвий и руинами, оставшимися от прежних циклов, нашими городами и дворцами, нашим будущим, нашим настоящим и нашим прошлым. Наша жизнь потеряла теперь смысл.

Ночью звезды вздрагивали на небе, будто посмеивались над нами. Вся вселенная взирала на наш позор.

Холодный зимний ветер напоминал нам, что за грехи свои мы потеряли свою свободу. А летний зной рассказывал историю о том, как за свою гордыню были мы унижены.

Вот так мы и жили, лишенные прошлого. Я, кто бродил по звездам каждый день, теперь не испытывал ни малейшего желания делать это. Теперь, направляясь в Иорсалем, я находил спокойное утешение в надежде, что как Пилигрим я смогу искупить грехи свои и почувствовать обновление в священном городе. Олмэйн и я повторяли каждый вечер молитву Пилигримов:

— Мы воздаем хвалу Провидению.

Мы воздаем хвалу Провидению.

В большом и малом.

В большом и малом.

И просим прощения.

И просим прощения.

За все грехи наши.

За все грехи наши.

И просим понимания и покоя.

И просим понимания и покоя.

До конца дней наших, пока не придет искупление.

До конца дней наших, пока не придет искупление.

И когда мы произносили эти слова, мы сжимали прохладную гладкую поверхность круглых звездных камней, холодных как цветы на стекле, и вот так мы общались с Провидением. И так мы шли к Иорсалему, который уже не принадлежал на этой планете человеку.

2

Как раз когда мы подходили к Земному Мосту через Талию, Олмэйн впервые обошлась со мной бессердечно. По природе она была бессердечным человеком, и я не один раз убеждался в этом в Паррише. Но теперь, когда мы уже много месяцев странствовали как Пилигримы, пробираясь через горы, на восток от Парриша, а потом вниз по Талии к Мосту, она спрятала свои коготки. До вот этого момента.

Нас остановил отряд Завоевателей, который шел на север из Африкии. Их было около двадцати, высоких, с суровыми лицами, исполненных чувства гордости за то, что теперь они хозяева Земли. Они подъехали в блестящей крытой машине их собственного производства, с маленькими окнами, длинной и узкой, передвигавшейся на толстых, песочного цвета гусеницах. Уже издалека мы видели, как эта машина приближается к нам, поднимая облако пыли.

Было жарко. Даже небо было цвета песка, все исполосованное отблесками тепловых излучений и страшными бирюзово-золотистыми росчерками энергетических потоков.

Нас было, наверное, человек пятьдесят. Мы стояли спиной к Талии, а континент Африкия лежал перед нами. В нашей группе были самые разные люди: были и Пилигримы, как Олмэйн и я, которые совершали свой переход к священному городу Иорсалему, были здесь и случайные люди, перекати-поле, мужчины и женщины, которые перебирались от континента к континенту просто потому, что больше им делать было нечего. Я насчитал среди нас пять бывших Наблюдателей, а также узнал несколько Указателей, Часового и пару Коммуникаторов, Писателя и даже несколько Измененных. Мы собрались вместе, уже заранее уступая дорогу Завоевателям.

Земной Мост не очень-то широк, и поэтому по нему не может пройти сразу много народа Хотя, в обычные времена, движение по нему было двустороннее, но сегодня мы боялись идти вперед, пока Завоеватели были так близко. Так мы и стояли, будто связанные друг с другом, глядя, как приближаются Завоеватели.

Один из Мутантов, отделившись от группы своих собратьев, направился ко мне. Для Мутанта он был на редкость маленького роста хотя и широк в плечах. Кожа на его лице, казалось, была слишком сильно натянута; глаза большие, с зеленым ободком, волосы на его голове росли пучками, а носа на лице совсем не было видно, так что казалось, что ноздри его начинаются прямо у верхней губы. И все же, несмотря на это, внешность его не казалась мне гротескней, чем у большинства Мутантов… Он произнес почти шепотом:

— Как вы думаете, Пилигрим, нас надолго здесь задержат?

В былые дни никто, вот так запросто, а тем более Измененный, не мог бы обратиться к Пилигриму. Для меня, собственно, все эти традиции не имели значения, но Олмэйн с возмущением отпрянула.

Я сказал: