Ночные кошмары - [77]

Блик приобнял Рэда и сказал:

— Крепись, старина!

Ринго усмехнулся, когда они с Рэдом ушли, оставив вонючие коридоры.

— Этот сладкоголосый инспектор так любит тебя, потому что по сравнению с ним ты — задница бородавочника, а он на твоем фоне — павлин.

Рэд ничего не сказал. Им пришлось отойти в сторону, пока санитары уносили Эрни под простыней на носилках. Кровь растекалась по тоннелю, как будто искала новый дом.

— Пожалуй, я пойду, — объявил Ринго. — Черт возьми, мы даже не получим надбавки за этот кошмар!

Следующие два часа Рэд почти ничего не говорил, разве что отвечал на вопросы детективов. Было очевидно, что те считали его и Ринго виновными, но это Рэда не беспокоило. По их словам, все были виновны, в том числе и судьи. К тому времени, как они закончили допрос, они даже друг на друга смотрели с подозрением.

Однако сами по себе допросы длились недолго. Красные лица полицейских быстро позеленели от подземных запахов, и они, пошатываясь, один за другим убрались из туннелей. Рэд наконец сообразил, что это потому, что они с Ринго сильно подняли уровень воды.

«Странно», — подумал он. Их не смущает здешняя моральная атмосфера. На самом деле большинство из них кажутся такими толстыми. Потом он подумал о канализационных крысах и о том, какие жирные эти твари.

Глава 3

БЫЛО ДАЛЕКО ЗА полдень, когда они вылезли из-под земли. Свет был такой же, как и каждый день в Голден-Гейт-сити в безоблачный день. Яркий свет придавал суровость реальности, но делал здания и людей нереальными. Как будто изумрудный город страны Оз побелек. А может, в этот раз мир рисовал ученик художника. Или друзья Тома Сойера.

Ринго закурил.

Ринго был невысокого роста, с очень круглыми головой, телом и ногами. Это, в сочетании с его блестящей черной кожей, делало его похожим на бомбу анархиста, которая была готова взорваться. Фитилем служила сигарета.

— Давай поедим, — предложил Ринго.

— Боже мой, это после того, что случилось с Эрни! — воскликнул Рэд. Он хотел только пойти в свою комнату, где на самом деле ничего такого-этакого не было. Но это было лучше, чем идти куда-либо еще. Рэд пошел в душ, не снимая комбинезона и ботинок, и долго стирал одежду. Потом он умывался. Затем он открыл холодную банку пива — пиво тоже было холодным, и включил духовку на минимум, уложил в духовку мокрую одежду, но оставил дверцу открытой. Запах чистоты распространится по его комнате и ванной. Это было бы как прощение от священника после долгой, тяжелой исповеди. Раскаяние. Впрочем, он не выпендривался. Он с самого начала знал, что снова согрешит и на следующий день спустится в канализацию. «Топь отчаяния, — подумал он. — Уныние было грехом, но в туннелях специфический запах заглушал все остальные». Более того, здесь, наверху, он впадал в еще большее уныние, потому что ему приходилось терпеть такое дерьмо. Он уходил вниз к дерьму, только там оно было безликим.

Потом он снова примет душ и будет ходить голым, проходя мимо зеркала дюжину раз и избегая смотреть в него. Когда он забывался и заглядывал в него, он всегда показывал своему отражению указательный палец. Отражение тоже показывало ему палец, но никогда не делало это первым. Оно пыталось, но Рэд обладал самым быстрым пальцем на Западе…

К тому времени, как он включил старый телевизор, в дверь постучали. Это, должно быть, заглянула на огонек старая миссис Нильссен, его овдовевшая квартирная хозяйка. Миссис Нильссен прокричала из-за двери своим надтреснутым семидесятилетним голосом, что хочет поговорить с ним. На самом деле она была пьяницей, которой хотелось выпить. Прооравшись, она захочет уложить его в коечку. Миссис Нильссен, бедняжка, давным-давно почему-то решила, что, как бы он ни был уродлив, он будет благодарен ей за секс. Пару раз она оказалась права. Но он не хотел ее успокаивать. Он едва справлялся с собственной депрессией.

Сегодня после того, как он несколько раз крикнул ей, чтобы она убиралась, она ушла. Потом он сел за стол, давным-давно купленный в «Гудвилле», и, открыв банку пива стал сочинять стихи. Он смотрел в окно с высоты пяти этажей и видел, как другие окна смотрят на него сверху или снизу. Где-то за ними прятались Золотая бухта и большой мост, по которому когда-то ездили в экипажах Джек Лондон, Амброз Бирс, Марк Твен и Джордж Стерлинг. Он знал, что мост был построен, когда все они уже умерли, но ему было приятно представлять себе, как они едут по этому мосту. Если бы мост был построен в те времена, они бы ездили по нему.

Ему предстояло пересечь собственный мост. Этим он заканчивал свое стихотворение, которое назвал «Королева тьмы». Когда-то он написал его на желтых листах, конвертах, пакетах из-под продуктов, а одно четверостишие на пыльном письменном столе. Пыль вдохновила его; она порождала самые великие строки, которые он когда-либо писал. Он так разволновался, что напился, а когда на следующий день вернулся с работы, бросился к столу, чтобы прочитать их, потому что не мог вспомнить. Их там не было. Старая госпожа Нильссен убирала у него в комнате. Это был первый и последний раз. Уборка была лишь предлогом, чтобы поискать бутылку,