Ночной волк - [74]

Фраза была ничего, но Чемоданов не засмеялся. Вика застегнула лифчик спереди, потом развернула, как положено, легко насунув чашечки на крепкие груди.

— Ну чего ты? — снова сказала она, но уже сочувственно. — Делов-то! Сейчас жизнь такая.

— Дочка все-таки, — виновато объяснил он.

Вика влезла в джинсы, они плотно обтянули аккуратный задок. Чемоданов тоже стал одеваться. Вика решила его утешить:

— Вообще-то он парень нормальный. Юморной. В компании с ним не стыдно, девки даже завидуют. Прохиндей — это да. А ты сейчас других знаешь? Сам-то какой? Вот и он под каждую юбку лезет.

— И к тебе тоже? — мрачновато пошутил Чемоданов.

Пауза вышла долгая. Лишь потом Вика нехотя отозвалась:

— Я ж говорю, ни одну не пропустит.

Вот тебе раз! Чемоданов даже рот забыл захлопнуть. Ничего себе… Из всех вопросов самым тревожным показался один:

— Ксюшка знает?

Она раздраженно хмыкнула:

— Ха! А кто же их познакомил? Не я, что ли? Да это все мура. У нас с ним и было… так, от нечего делать. А они вроде спелись.

— Ничего себе спелись! Заявление подали…

Вика наконец заметила его огорченное лицо.

— Да не трепи нервы! Делов-то. Вполне нормальный вариант. Я же всех ее мужиков знаю. Другие хуже были.

Утешила…

Чемоданов поставил чайник, но Вика ждать не стала, заторопилась. Надела туфли с железными передками, кооператив под импорт, дружески ткнулась губами в его щеку и убежала. Хорошая девка, правдивая. Только на хрена ее правда? Что с ней делать-то?

В понедельник фраер в плащике заехал за машиной и остался очень доволен блестящими никелями. Он привез две ведомости, и Чемоданов расписался в обеих. Хрен с ним, не посадят же — в нашем-то бардаке! В нашем бардаке сажают, только когда хотят посадить. А этот из начальства, наверняка с начальством же и делится, все повязаны, кто же станет трогать своего…

На вечер у Чемоданова было мероприятие — преферанс. Два дня назад позвонил Степа оговорить время, и сошлись на понедельнике. Место не оговаривали, оно не менялось уже лет пятнадцать. У Левки в мастерской, где же еще.

Если точно, мастерская была не Левкина, а народного художника Картохина, большого человека. Но большой человек жил на даче, там имелась другая мастерская, в эту он почти не заглядывал, и просторным помещением под крышей украшал собственный быт продолжатель рода, что, правда, помешало ему решить разные личные задачи, в том числе и продолжить род: то ли не хотел, то ли не получалось, то ли бабы не рисковали рожать от доброго, но бездельного и пьющего мужика. Но для компании Левка был человек золотой, а для Чемоданова к тому же школьный друг, можно считать, родственник, — после одного из разводов кантовался в этой мастерской чуть не год.

Компания сложилась давненько, просто подобралась четверка тогда еще молодых мужиков, кто больше, кто меньше знакомых, но с равной потребностью отдохнуть душой, расслабиться и восстановиться, хоть на вечер замкнуться от суеты в дружественной и снисходительной мужской компании. Что только с тех пор не происходило — руководящие бедняги в окошке телека то недоуменно шевелили богатыми бровями, то жалко силились растянуть выдох на длинную фразу, дергалась политика, исчезали продукты, росли заработки, валился рубль… А здесь ничего не менялось: все тот же старинный стол с прочной красноватой крышкой, у стены другой, резной, с кофейником, бутербродами и матовыми после холодильника бутылками пива, все та же «сочинка», пятисотка, по ноль-три, и распасовка всегда на висты, и пика — обязаловка, а мизер перебивается девятирной. Традиция, ритуал, пятачок стабильности во всеобщем бедламе.

Когда-то они были Степа, Левка, Стас и Генаша. В убежище под крышей ими же и остались. Жизненный статус партнеров, конечно, претерпел изменения: Степа, хоть и в той же должности, обрел влияние, разбогател и теперь ездил на почти новой «тойоте», Левка облысел и обрюзг, Стас вышел в доктора наук, а Генаша в сторожа — но это касалось лишь внешнего мира. Компания ощущала успешность карьер, пожалуй, лишь в одной детали: в эпоху тотального дефицита концертный администратор Степа ни разу не явился без пива.

Присловья за картами тоже были стабильны. Вот и сегодня Степа плакался, уважая примету, Стас повторял, что карта слезу любит, а Левка твердил, что двух красных не бывает. Впрочем, Левка играл невнимательно, порой просто выпадал, подавшись к телевизору, где звук был вырублен, но картинка бежала, как в немом кино: показывали митинг, и Левка пытался определить, чья берет. Он служил в какой-то творческой конторе с малым жалованьем и неутомительным рабочим днем и вот уже года три увлекался политикой — ходил на Пушку, на Манежную, в Лужники, а на демонстрациях носил радикальные плакаты, такие большие и красивые, что пару раз попадал даже в телевизионные репортажи.

Чемоданов сидел как раз напротив ящика, но его политика не отвлекала. Тем более митинг кончился и теперь экран занимал бородатенький комментатор: кого-то клеймил, уличающе тыча пальчиком, что было нелегко, ибо маленькая его мордочка то и дело устремлялась вниз, к шпаргалке. Смысл речи Чемоданова не интересовал, но морда говоруна не нравилась, сразу видно, из прихлебателей. Впрочем, в последнее время все морды в ящике стали такие.