Ночной шторм - [25]

— Никого нельзя считать мертвым, пока его не внесли в тепло, — перебив старика, сказала Тильда. — Бывало, что людей находили замерзшими и без пульса в снегу, но стоило внести их в тепло и согреть, как они возвращались к жизни.

— Кто тебе это сказал?

— Мартин.

— Мартин? Кто это?

— Мой… молодой человек.

Она тут же пожалела, что сказала так. Это не понравилось бы Мартину.

— Так у тебя есть парень?

— Да, если его можно так назвать.

— Почему же нельзя. Мартин — а дальше?

— Мартин Альквист.

— Он отсюда, с Эланда, твой Мартин?

«Мой Мартин. Если бы», — подумала Тильда. А вслух сказала:

— Он живет в Вэкшо. Он учитель.

— Но он тебя навещает?

— Я надеюсь. Он обещал.

— Хорошо. Ты выглядишь влюбленной.

— Правда?

— Ты вся расцвела, когда его упомянула.

Старик улыбнулся ей ободряюще, и Тильда машинально улыбнулась в ответ. Для Герлофа все так просто. Для Герлофа, но не для нее.

8

Каждый вечер Ливия засыпала вместе с красной вязаной кофтой Катрин, а Йоаким — с ее ночной сорочкой под подушкой. Так ему было спокойнее.

Жизнь в Олуддене продолжалась. Но все теперь было не так, как прежде. Каждый день детей надо было отвозить в сад и потом забирать, и Йоаким заставлял себя это делать. Все остальное время он занимался хутором, но и там его не оставляли в покое. Несколько раз звонили из похоронного бюро и доставали вопросами. К тому же Йоакиму пришлось звонить в банк и в другие учреждения, чтобы сообщить о смерти Катрин. И разумеется, родственники и друзья присылали цветы и выражали соболезнования. Многие хотели приехать на похороны.

Йоакиму же хотелось отключить телефон и скрыться от всего мира в Олуддене.

Столько всего нужно было отремонтировать в доме и сделать в саду, но ему хотелось только лежать в постели, вдыхать запах Катрин и смотреть в потолок.

И была еще полиция. Если бы у него были силы, он инициировал бы внутреннее расследование, но сил у него не было. Тем более что единственный, кто поддерживал с ним контакт, была та молодая женщина, Тильда Давидсон.

— Мне жаль, что так вышло, — сказала она тогда. — Очень жаль.

Она не спросила его, как он себя чувствует, только продолжала просить прощения за ошибку с именем. Она сказала, что лишь зачитала имена по бумажке, которую ей дали. Непростительное недоразумение.

Недоразумение? Йоаким мчался домой, чтобы утешать жену, которую нашел мертвой.

Он выслушал исповедь Тильды Давидсон, однозначно ответил и повесил трубку. Разговор получился коротким. Затем Йоаким сел за компьютер и написал письмо в «Эланд-постен», в котором описал все случившееся. В конце он сделал приписку:

В течение нескольких часов я считал, что утонула моя дочь и что моя жена жива, тогда как все было наоборот. Неужели для полиции так сложно отличать живых от мертвых? Или этим тоже должны заниматься родные?

Йоаким Вестин, Олудден

Он и не рассчитывал, что полиция с ним свяжется, и так и получилось. Двумя днями позже он встретился с пастором Оке Хёгстрёмом, который должен был хоронить его жену.

— Как у вас со сном? — спросил пастор за чашкой кофе, когда они в его кабинете обсуждали прощальную церемонию.

— Все хорошо, — ответил Йоаким.

Он попытался вспомнить, до чего они договорились. Йоаким помнил, что они выбрали псалмы, но все остальное совсем вылетело из его головы.

Пастору было лет пятьдесят. Мужчина с аккуратной бородкой и спокойной улыбкой на лице, он был одет в серую рубашку поло и черный пиджак. Полки в его кабинете были уставлены книгами, а на столе стояла фотография хозяина с огромной щукой в руках.

— Свет маяка вам не мешает? — спросил он Йоакима.

— Свет?

— Красный свет от маяка по ночам?

Йоаким отрицательно покачал головой.

— Ко всему привыкаешь, — кивнул Хёгстрём. — Привыкают же люди к автомобильному шуму в городе. Вы раньше жили в Стокгольме?

— Да, но далеко от центра, — ответил Йоаким.

Это был просто вежливый разговор: пастор пытался отвлечь Йоакима от грустных мыслей, но все равно каждое слово давалась Йоакиму с трудом.

— Итак, мы решили: двести восемьдесят девятый псалом в начале, двести пятьдесят шестой после церемонии и двести девяносто седьмой в качестве завершения. Правильно?

— Да.

Десять гостей приехали из Стокгольма накануне похорон. Мать Йоакима, его дядя, две кузины и друзья. Они тихо передвигались по хутору и шепотом разговаривали друг с другом. Ливия и Габриэль были рады гостям, но не спрашивали, зачем все приехали.

Траурная церемония была намечена на одиннадцать часов во вторник в церкви Марнэса. Детей Йоаким отвез в сад, ничего им не говоря. Для Ливии и Габриэля это был обычный день. Сдав детей на попечение воспитателям, он вернулся домой, надел черный костюм и опустился на кровать.

В коридоре тикали часы, и Йоакиму вспомнилось, как жена их заводила. Нехорошо, что они теперь тикают без нее. Йоаким устремил взор в потолок, думая о том, как много вещей осталось на хуторе после Катрин, — а в голове его звучал и звучал ее голос.

Часом позже Йоаким сидел на жесткой деревянной скамье, глядя на фреску на стене. На ней был изображен мужчина его возраста, распятый на кресте: такая у римлян была казнь.

Высокие стены церкви хранили эхо нескольких лет плача. Рядом с Йоакимом, опустив голову, всхлипывала его мать. Сам он знал, что не сможет заплакать. Точно так же год назад на похоронах Этель он не пролил ни слезинки. Слезы придут позже. Ночью, когда он будет вдали от чужих глаз.