Ночной огонь - [24]

Альтея неохотно согласилась с требованиями врачей. «Не беспокойся! — сказала она, повернувшись к Джаро. — Мы тебя не бросим! Я буду приезжать каждый день и проводить с тобой как можно больше времени!»

Прокашлявшись, доктор Флорио поднял глаза к потолку: «Для всех нас было бы лучше, если бы вы ограничились более редкими и короткими свиданиями — скажем, на один час каждые три дня».

«Что вы говорите, доктор Флорио? — воскликнула Альтея. — Ведь это неразумно! Джаро нуждается в поддержке, а я хочу знать во всех подробностях о том, как проходит курс лечения!»

Доктор Флорио начинал раздражаться: «Мы предпочитаем не отчитываться о результатах регулярно. Пока состояние пациента не улучшится — а на внезапное улучшение обычно рассчитывать не приходится — мы не хотели бы преподносить вам наборы пустопорожних оптимистических фраз. Как только мы сможем объявить что-либо существенное, мы сразу с вами свяжемся».

«Нам трудно жить, не получая никаких сведений, — пожаловалась Альтея. — Мы очень беспокоимся».

Флорио уступил: «Мы будем ставить вас в известность обо всех применяемых процедурах. Например, сегодня мы погрузили Джаро в гипнотический транс, надеясь стимулировать появление внутреннего голоса — но безрезультатно. Затем мы приступили к подготовке схематических аналогов структуры мозга — они позволят прослеживать синаптические связи. В нашем распоряжении самые современные автофлексы и процессоры; тем не менее, моделирование мозга — деликатное и трудоемкое занятие, чреватое неожиданностями».

Поколебавшись, Альтея спросила: «Вы считаете, что вам удастся ему помочь?»

Доктор Флорио устремил на Альтею печальный взгляд — ее вопрос явно задел его за живое: «Разумеется, сударыня! Иначе у нас не было бы никаких оснований для весомости!»

Альтея наконец удалилась, а медсестра-домоправительница отвела Джаро в отдельную палату. Тем временем три врача отправились в столовую комплекса, чтобы подкрепиться и побеседовать. Доктор Гиссинг был впечатлен сосредоточенным самообладанием их юного пациента: «У меня возникло жутковатое ощущение, что он наблюдает за нами внимательнее, чем мы за ним».

«Чепуха! — заявил доктор Виндль. — Вы проявляете признаки невроза, вызванного чувством вины».

«А у кого они не проявляются? Разве чувство вины — не плодотворнейший стимул, побуждающий каждого из нас приносить какую-то пользу вместо того, чтобы коптить небо?»

«Позвольте мне налить вам еще чаю», — прервал их доктор Флорио, и они отложили дальнейшее обсуждение этого вопроса.

4

Терапевтические сессии в больничном комплексе «Бантун» заполнили все существование Джаро. Работа продвигалась методически. Графопостроители прослеживали основные структуры его мозга как в двухмерных плоскостях, так и в трех измерениях. Его подсоединили к мониторам. Теперь, если бы внутренний голос снова появился, можно было идентифицировать соответствующую область мозга. Голос, однако, молчал — доктор Виндль, наиболее скептически настроенный из трех терапевтов, считал, что этот факт показателен сам по себе. «Не сомневаюсь, что у мальчика время от времени случались кошмары, — говорил он коллегам. — Он профан, он не чувствует почвы под ногами, ему кажется, что он вот-вот провалится. Известны сотни случаев подобной истерии».

Три врача сидели в библиотеке, где они ежедневно совещались, по традиции сопровождая беседу стаканчиком-другим дымчатого крепкого солодового напитка. Каждый занимал привычное место: доктор Флорио, с физиономией стареющего херувима, облокотился на стол посреди библиотеки; доктор Виндль, язвительный эрудит, устроился в кресле, перелистывая журнал; доктор Гиссинг беззаботно полуразвалился на софе, внимая разговору с безмятежно-просветленным лицом, словно он с наслаждением прислушивался к далеким и сладостным струнным аккордам. Именно это характерное для Гиссинга выражение доктор Виндль не слишком вежливо сравнивал с «мордой настороженной крысы».

Гиссинг укорял Виндля за чрезмерный скептицизм: «Послушайте! Мальчик очевидно говорит правду. Невозможно предположить, что ему нравится торчать в больнице и подвергаться процедурам. У него в жизни уже были какие-то трагедии, и он не хочет их возвращения».

«Несомненно, мы имеем дело с чем-то зловещим, — медленно произнес доктор Флорио. — Непонятный случай, выходящий за рамки моего опыта. Я говорю, конечно, не только о внутреннем голосе, но и о тех картинах, которые он еще помнит — об озаренных лунами кипарисах, о темной фигуре на фоне сумеречного неба. Меня невольно начинает интересовать то, что стерлось из памяти Джаро. Возможно, ему пришлось пережить нечто, от чего у нас самих началась бы истерика».

«Вероятно, часть потерянной памяти можно восстановить», — предположил доктор Гиссинг.

«Маловероятно! — решительно отрезал доктор Виндль. — Провалы на схемах слишком обширны!»

«Верно! Но разве вы не заметили остатки разрушенных матриц? Я насчитал дюжину с первого взгляда. Разумеется, все они в той или иной мере повреждены и со временем только блекнут».

Виндль раздраженно крякнул: «Они не поддаются осмыслению! У нас есть только разрозненные отправные точки, не связанные мнемоническими функциями. В них нет настоящей значимости».