Ночной молочник - [37]

Мать, открывшая двери, как-то странно улыбалась. Поначалу не обратила Ирина внимания на эту улыбку, а когда, уже разувшись и сняв пальто, на кухню зашла, то поняла, что кто-то у них дома был.

На столе две пустые чашки стояли. И маленький тортик открытый и уже наполовину съеденный.

– К тебе мужчина приходил, – сказала мама, присаживаясь за стол, где, вероятно, и сидела с этим гостем совсем недавно.

– Егор? – спросила Ирина.

Мама кивнула.

– Хороший мужчина, – продолжила она через минутку. – С Ясей поиграл, на руках подержал без всякого кривляния. Он, оказывается, отсюда недалеко родом. Мама у него парализованная в хате лежит, а он соседке платит, чтобы та доглядала ее и кормила. Я ему и сказала – пускай ту хату продает, а тут рядом с нами покупает – ведь три хаты на нашей улице пустуют. Тогда я буду его маму доглядать…

Ирина посмотрела на мать с удивлением. Только сейчас заметила она, что мама и одета была аккуратней обычного. Откуда-то свою старую, но самую приличную синюю шерстяную кофту вытащила с брошкой в виде ящерицы. Юбку чистую надела.

«Интересно, – подумала Ирина. – Она сначала переоделась, а потом его в дом впустила, или сначала впустила, а потом переоделась?»

– А как же Яся? – вдруг Ирина свои мысли вслух перебила и на маму вопросительно посмотрела. – Ты за парализованной ухаживать будешь, а кто с Ясей останется, когда я на работе?

– Ну, – мама запнулась вдруг и вместо продолжения мысли махнула рукой. – Это ведь так, разговоры одни! Одну хату продать, другую купить – это ведь не за хлебом в магазин сходить. Так, поговорили мы с ним, да и все. Я про тебя, когда ты девочкой была, рассказывала. Ему все так интересно! Он тебе там подарочек снова привез. Я ему рассказала, как тебя утром из дому увезли, так он аж кулаки сжал! Чуть по столу ими не грымнул! Так рассердился. А потом отошел. Сказал, что завтра к десяти утра заедет.

– К десяти? – повторила шепотом Ирина. – К десяти я уже в Киеве буду…

– А может, подождешь его? Он такой видный хлопец…

Ирина отрицательно мотнула головой. Дотронулась ладонью до своей вновь наполнившейся молоком груди и пошла в спальню, откуда доносилось младенческое воркование Яси.

Ночью Ирина лежала на спине с открытыми глазами. Думала о Егоре, о маме, которой Егор так внезапно понравился. О мариинском парке и об этой бесконечной зиме. Хотя почему бесконечной? Еще месяц-полтора, и наступит оттепель, а за ней сразу и весна. И тогда можно будет и пальто, и пуховый платок пересыпать порошком против моли и в шкаф положить. А синий водонепроницаемый плащ надо будет наоборот – из шкафа вытащить и еще на морозе с недельку проветривать. Вообще, всю одежду надо проветривать, чтобы свежесть хлопка и шерсти самому телу передавалась.

Ира представила себя весной, с покрашенными волосами и сделанной в киевской парикмахерской прической. Одела себя в собственном воображении так, чтобы на телеведущую Светлану Леонтьеву быть похожей. Так мысленно старалась, что утомилась и, поставив свой электронный будильник на четыре утра, заснула.

Проснулась от привычного электронного писка. Не включая свет, оделась. Вышла на кухню. Тут уже можно было и свет включить, и чайник нагреть. Вскипятила воды. Развела в ней детской смеси «малыш» для дочурки, а чтоб помедленнее остывала, поставила бутылочку с искусственным молоком на котел в бойлерной. Тут смутное чувство вины заставило ее вернуться в комнату и приложить сонную доченьку к соску. Яся, не просыпаясь, заработала губками. Ощущение было почти такое же, как и от того насосика-присоски, с помощью которого забирали у Ирины молоко на киевском Печерске. Только присоска в Киеве всегда холодной была, а губки доченьки – горячие.

Подождав, пока Яся наестся, Ирина высвободила мизинчиком правой руки сосок из ее ротика. Оправила одежду и в коридор вышла.

Уже стоя перед дверью, включила на мгновение свет, чтобы проверить: тот ли платок на голову надела. И улыбнулась сама себе в зеркало, висевшее на стене. Ведь в этот раз она с платком не ошиблась.

Тишина раннего зимнего утра усилила скрип открывшейся и закрывшейся калитки. А потом снова тихо стало. Вышла Ирина к остановке. Дорога молчит, не движется. На небе все еще звезды блестят. Через часов пять сюда к ней Егор приедет, а ее, Ирины, дома нет. Она уже давно в Киеве по Мариинскому парку гуляет.

Издалека два автомобильных желтых глаза вынырнули и становились они в темноте все ярче и ярче. По фарам и по звуку узнала Ирина свою маршрутку. Занервничала. Снова о Егоре подумала.

«А вдруг он потом рассердится и в Киев меня искать поедет?»

Так, раздумывая и теряясь в своих мыслях, отступала Ирина шаг за шагом прочь от дороги. И когда маршрутка притормозила у остановки, сидела она на корточках за старым дубом, росшим у самого начала ее улицы. Сидела и выглядывала оттуда.

Маршрутка, постояв недолго, снова тронулась в путь. Проводила ее Ирина взглядом и, выйдя из-за дуба, снова к дороге подошла. Застали ее глаза огоньки исчезающей за поворотом дороги маршрутки. Смотрела она в ту сторону еще пару минут, ни о чем не думая, а просто свою непонятную ей самой нерешительность пережидая. А когда переждала она эту нерешительность, то развернулась и зашагала по своей улице домой.