Ночной магазинчик - [4]

Я резала на кухне салат, когда раздался звонок в дверь и, хотя я ждала Родиона, все равно оказалась не готова к его приходу. Отчего-то вдруг запаниковав, я заметалась по кухне, зачем-то хватаясь за тарелки, совсем позабыв снять фартук, так в нем и открыла дверь. А когда, ужаснувшись про себя, спохватилась, чувствуя, как в глобальной катастрофе рушится мир, решила, с трудом взяв себя в руки, что было бы глупо тут же при нем лихорадочно сдергивать несчастный фартук, и сделала вид, что его просто не существует.

По восхищенному и какому-то беспомощному взгляду Родиона, поняла, что волновалась зря – он даже не заметил проклятого фартука. Так что, уйдя на кухню с букетом чайных роз, я живо исправила свою оплошность.

– Тяжелый выдался день? – как можно беспечнее спросила я, внося в гостиную, брызнувшую хрустальным блеском, узкую вазу с розами и ставя ее на стеклянную поверхность столика, между двумя свечами.

– Что? – очнулся Родион, до того задумчиво глядевший на меня. – Ах это… Знаешь, мне сейчас в голову не идет никакая работа.

Более чем откровенное признание. Улыбнувшись, я поправила тяжелые, источающие нежный аромат, бутоны и сообщила:

– Сейчас принесу салат.

– Я помогу, – вскочил с кресла Родион, но я покачала головой.

– Будет лучше, если ты откроешь вино, – и кивнула на бумажный фирменный пакет, из которого виднелось горлышко бутылки дорогого испанского вина, что принес с собой Родион.

Он безропотно повиновался. Мы сидели за столиком и, ведя неспешный разговор, потягивали вино. Оно было терпким, не очень сладким и кружило голову, а не било в нее сразу же, вышибая из осмысленного состояния, как шампанское. Не помню, как мы подошли к тому, что начали оценивать поступки и умственный уровень некоторых наших политиков, от которых разговор перешел на человеческие отношения.

– Я не сторонник объяснять себе и другим, поступки людей. Что я могу знать об их мотивах? Да и пойму ли я, собственно, этот мотив, – он поднял бокал, разглядывая вино на свет свечи. Насыщенно бордовое, оно, в глубине, играло золотистыми искрами. – И конечно же, был бы благодарен, если бы от подобного анализа избавили бы и меня, самого. Я ценю человека на столько, насколько он привлекателен лично для меня. Если между нами есть чувство приязни и симпатии, значит, мы сможем понять друг друга с полуоборота, и с ним у нас, соответственно, пойдет дело.

– Даже если у такого человека нет необходимых знаний, или желания выкладываться, работая на тебя? – спросила я, вообще-то, не придавая этому разговору никакого значения. Для меня важнее было слышать его глубокий голос, видеть выражение глаз, ощущать едва уловимый аромат дорогих сигарет, наблюдать за его движениями, когда он подливал в бокалы вино. О чем мы говорим? Зачем?

– Любого человека можно убедить работать с полной отдачей, показав ему его выгоду. Что касается знаний, то обучить сегодня не проблема. Особенно если это делать с терпением и любовью, – он выделил последнее слово особым тоном.

– Ты со мной согласна? – тихо спросил он, глядя мне в глаза.

Я молча улыбалась, не отводя взгляда от его лица.

– Вина? – Родион показал на мой пустой бокал.

Я кивнула. Он встал, прихватил бутылку, и обойдя стол, подошел ко мне. Присев на подлокотник моего кресла, плеснул вина в бокал, низко склоняясь ко мне и, казалось, заняв все пространство так, что мне стало трудно дышать. Я замерла с сильно бьющимся сердцем. Поставив бутылку, Родион обнял меня за плечо, и бережно коснувшись моего подбородка, поднял к себе мое лицо, приблизившись к нему. Я было вздрогнула от прикосновения его губ к моим глазам, но ведь именно так все и должно быть. Да, именно так, но опасный рубеж еще не пройден, мы еще только подходили к нему, и мне не следовало расслабляться.

Целуя меня, Родион гладил мои плечи, руки и когда коснулся груди, я заметно напряглась. Все в порядке, это лишь нормальная реакция женщины на мужское прикосновение. Я застыла, когда его пальцы чувственно погладили сосок поверх платья, но когда его ладонь забралась за его вырез и нетерпеливо сжала грудь, я вскочила и бросилась в противоположный угол комнаты, подальше от него. Возбужденный, ничего не понимающий Родион вскочил и шагнул, было, ко мне.

– Нет! – чуть не закричала я, шарахнувшись в сторону. Меня тошнило.

– Что? – его возбуждение прошло, уступив место недоумению и раздражению. – Что случилось? Прости меня, если я…

– Нет… нет… это вовсе не ты… – торопливо зашептала я, едва справляясь со своей дурнотой. Что я могла сказать? Как объяснить?

– Скажи, что произошло? Что я натворил? – настаивал Родион, слава богу, не делая больше попыток приблизиться ко мне. – Что происходит?

Что происходит? Происходит то, что я опять раздавлена и уничтожена.

– Прости, – прошептала я, проведя ладонью по влажному от холодного пота лбу, тяжело и часто дыша. Все было ужаснее, чем мне представлялось. Я не могла заставить себя посмотреть на него. Мне казалось, что выражение его лица станет для меня окончательным приговором, и прошептала: – Тебе лучше уйти…

– Нет, погоди… Все дело во мне? – ткнул он себя в грудь, кажется сильно удивившись подобному предположению. – Если так, то поверь, я не желал ничего такого… не желал оскорбить тебя. Мне казалось, что мы оба хотим одного и того же.