Ночной извозчик - [58]

На двух столах, стоящих возле нее, лежали две белые фигуры, запеленатые в простыни, служившие им саваном, и она догадалась, что это за простыни.

Но что же она увидела чуть подальше?

Обезумев от ужаса, она спрыгнула со своего ложа. Под ногами она чувствовала влажный, леденящий холод липких плит. Она подбежала, а вернее, дотащилась до последних столов.

— Боже мой! Боже мой! — хрипло вырвалось у нее.

На этих последних столах лежало нечто отталкивающее, отвратительное, неописуемое, нечто превосходящее по своему ужасному виду все, что может представить себе самое разнузданное воображение.

Во всю длину распласталось на одном из этих столов тело мертвой женщины, очевидно, молодой, так как руки и ноги ее еще сохранили изящные и благородные очертания… Но это тело уже полностью разложилось. Страшным образом фосфоресцировала лиловая плоть; одного глаза не было вовсе, на его месте было пустое отверстие, половина левой щеки свисала, как тряпка. На месте живота омерзительно кишели и вились черви, которым отдается на расправу человеческое тело, когда становится падалью.

— Боже мой! Боже мой! — опять прохрипела Раймонда, откинувшись назад. Но этим движением она толкнула другой стол, и что-то тяжелое и в то же время рыхлое свалилось оттуда и шлепнулось на пол с глухим, мягким звуком. Раймонда бросила на это беглый взгляд и побледнела еще пуще.

То, что упало, было человеческой ногой, оторвавшейся от бедра, но еще сохранившей на себе, по странной случайности, нетронутую тлением плоть. Зато кости стопы и голени были полностью обнажены и даже как-то отскоблены.

— Но я сошла с ума, обезумела… — пробормотала несчастная Раймонда и побежала, схватившись за голову, на другой конец помещения.

Увы! Пробегая мимо стола, где незадолго до этого она лежала сама, завернутая в белый саван, она в спешке зацепилась ногой за конец этого савана и потеряла равновесие. Она попыталась освободить ногу, еще больше запуталась в складках савана и упала. Но, падая, взмахнув руками, она ухватилась за какой-то предмет, опрокинула его на себя и с невообразимым ужасом почувствовала, что на ее обнаженную руку льется какая-то холодная жидкость, льется медленно, капля за каплей, и застывает тут же, и жидкость эта — красного цвета, и жидкость эта — кровь. Отчаянным движением она все-таки вскочила на ноги.

Погреб, где она находилась, был невелик. Двумя прыжками она оказалась у противоположной стены и прижалась к ней спиной. Все смешалось в ее мозгу, она уже не видела больше того, что окружало ее — белые столы с мертвецами, лежащими бок о бок, обнаженный труп, кишащий червями, чуть подальше и тесные ряды скелетов вдоль стен, скелетов, смеющихся над ее испугом и как бы танцующих, один за другим, в страшном хороводе смерти.

Долгое время девушка оставалась в неподвижности, чувствуя, что мозг ее вот-вот не выдержит, и либо смерть, либо безумие избавят ее, наконец, от все растущего страха.

Где же она находится? Что с ней случилось? К счастью, несмотря на страх, любопытство не покинуло ее. Ей хотелось отдать себе точный отчет в том, что с ней произошло, и это желание привязывало ее к действительности, не давало ее измученному рассудку впасть в безумный бред.

— Где же я?

По-видимому, Раймонда обладала какой-то яростной энергией, замечательно крепкими нервами, если она была еще в силах задавать себе этот вопрос. Она настойчиво допрашивала себя, напрягая всю свою волю. Гоня прочь страх перед окружающей ее смертью, перед этой уродливой, оскаленной смертью в самых гнусные ее проявлениях, Раймонда решилась смотреть и видеть, и вот она видела.

Да! Она находилась в погребе, тусклый свет шел не кз отдушины, как ей сперва показалось, а падал от коптящей лампы, подвешенной к потолку.

Где же вход?

Этот простой вопрос сперва не пришел ей в голову, теперь же она заметила две двери на одной из стен. Но обратив на них взгляд, она тут же вскрикнула от испуга.

Из-под одной двери пробивался тоненький луч света, это означало, что по ту сторону есть кто-то живой и бодрствующий.

Любая другая, но не Раймонда сочла бы этот луч знаком спасения, любая другая бросилась бы к этому свету, говорящему о чьем-то присутствии, любая другая позвала бы на помощь, побежала бы к двери, однако Раймонда проявила прямо противоположные чувства.

«Бежать! Надо бежать, — думала она, — бежать во что бы то ни стало и как можно скорей, но как?»

И тут вдруг она поймала себя на том, что наполовину обнажена. Можно ли решиться на побег в таком виде? Решиться, почти без надежд на успех? Конечно, нет!

Но ее охватила настоящая лихорадка. Уже совсем равнодушная к трупам, окружавшим ее и, казалось, разглядывавшим ее застывшими глазами, следившим за каждым ее шагом, за каждым движением, она шла между столами.

— Вот тут, тут, — прошептала она, — тут, кажется, я видела какую-то одежду.

Она не ошиблась.

В углу, действительно, валялось вперемешку старое тряпье. Раймонда стала торопливо шарить в этой куче. Лохмотья были отвратительными, грязными, запачканными зеленоватой тиной. Должно быть, это была одежда несчастных покойников, которые спали последним сном в этом погребе, но Раймонде это было безразлично. Ее дрожащая рука вытащила из кучи ветоши юбку, блузу, широкий плащ. Трех минут хватило несчастной девушке, чтобы надеть их на себя; с безумной радостью напялила она эти холодные, влажные, липкие тряпки. С ее уст сорвалось только одно слово: Бежать… бежать… бежать…