Ночной гонец - [8]

Темные зимние ночи кончились, над деревней раскинулось светлое небо. Теперь уже нечего бояться Блесмольского вора, который хоронится в лесу. От него не сберегают никакие засовы и затворы, а собак он подманивает к себе и скармливает им жир лесной падали; они теряют чутье и не лают на вора. А под Дубом Висельников у развилки Геташё он откопал воровской корень, который отворяет все замки, только сунь его в замочную скважину. Ночь, однако, стонт ясная и светлая; ни покража, ни какое иное лихо не может случиться в эту ночь.

Вдруг Ботилла откладывает шитье и прислушивается. Со стороны соседнего дома доносится голос. Она узнала его. Это голос Анники Персдоттер, молодой вдовы из соседней усадьбы. Голос у нее звучит точно из глубокого-преглубокого колодца. Ботилла различает в темноте ее желтый чепец. Анника стоит за воротами усадьбы, под вязом, и с кем-то разговаривает. Соседка любит бродить по деревне допоздна.

Ботилла боится Анники Персдоттер. Неразумно затевать с ней ссору. Отчего на тех, кто не ладит с нею, всегда нападают прыщи, чесотка и зуд? Отчего у нее куры несутся, когда не несутся ни у кого другого? Отчего у нее овцы всегда приносят и выкармливают двойню, когда у других овцы идут на выгон без приплода?

Соседка никогда не делала Ботилле ничего худого, но третьего дня вечером Ботилла не на шутку перепугалась, и все из-за этой Анники.

Ботилла доила коров под елями за хлевом. Тут явилась Анника и встала около ее скамейки. Она заглянула в подойник и спросила:

— Что это с тобой приключилось?

Ботилла не поняла.

— Гляди сама! Глянь-ка в подойник!

Ботилла посмотрела. В молоке сверкали красные прожилки. Корова доилась с кровью.

Ботилла испугалась, Она и не знала, что одна из ее коров хворая. Но она не поняла, к чему клонит Анника. Лишь когда соседка задала ей еще один вопрос, Ботилла догадалась, в чем дело. Анника Персдоттер некоторое время стояла, пристально глядя на Ботиллу. Она мерила ее взглядом с ног до головы. И что это она так уставилась?

— У тебя кровь в подойнике. Кто нарушил твое девство? Сведье или, может, другой кто?

Тут только Ботилла поняла, что приключилось. А она-то совсем запамятовала! Ботилла чуть не свалилась со скамеечки. Ведь незамужняя доярка, которая не соблюла себя, насылает на коров порчу, и в молоке у них появляется кровь.

— Вот уж не думала про тебя такого! — сказала Анника и пошла своей дорогой.

А Ботилла продолжала сидеть, со страхом глядя на красные прожилки в молоке. Они оставались все такими же красными, не изменились, не побелели. Это была кровь.

И откуда на нее такая напасть? Она-то ведь не лишилась своего действа. Она непорочная невеста. Ботилла ушла в лес и выплеснула молоко на траву. Дома она сказала матери, что черная корова лягнула подойник и пролила молоко.

На следующий вечер, когда она доила ту же корову, в подойнике опять показалась кровь. Она снова пошла в лес и, плача, вылила молоко, а дома сказала, что оступилась и пролила молоко, надоенное от черной коровы.

На этот раз мать сильно выбранила ее.

Но ведь ее вины тут нет! Нет на ней бесчестья! Кому понадобилось, чтобы о ней, безвинной, пошла худая слава? Кому же, как не самой Аннике? Зачем вертелась она около ее скамеечки третьего дня, когда в молоке у черной коровы в первый раз появилась кровь? Ботилла догадывается, что молодой вдове из Персгорда не по душе ее обручение со Сведьебондом; говорят, она сама его приманивала. А теперь она наслала порчу на черную корову — хочет, чтобы о Ботилле говорили, будто она обесчещенная невеста.

Ботилла пригибается к перилам и прислушивается к голосам, доносящимся из Персгорда. Она не может разобрать по слуху, с кем беседует Анника, а уж смотреть на соседний дом ей и вовсе не хочется. Там, на крыше, висит распятый человек. Он висит там только в сумерки; днем это всего-навсего большая овечья шкура, растянутая и прибитая на просушку. Но теперь, и полутьме, это опять распятый человек, подобие Христа, сына божья, и Ботилле невмоготу смотреть на него. Сегодня вечером все пугает и тревожит Ботиллу. Она знает, что все эти видения рассеются при свете дня, и все-таки ей страшно. Она знает, что она честная девушка, и все-таки она страшится недоброй молвы. Но девственное лоно не тронуто. Лишь однажды ночью, во сне, приближался к ней мужчина, да еще один раз случилось так, что человек наяву приблизился к ней с дурным умыслом.

Случилось это в ночь на Ивана Купалу, вскоре после ее обручения. Какой-то проезжий всадник попросился на ночлег в Стонгегорд. Это был молодой, дюжий и широкоплечий малый. Незнакомец прискакал на тощей и колченогой кляче, но, судя по платью, он не был нищим бродягой. Его не положили на печи, а отвели место на лавке в горнице, среди домочадцев. Человек этот был неразговорчив и едва ли проронил хоть одно слово, но Ботилле все же запомнилось его красивое лицо с большими глазами, синими, как ягоды терновника. Волос его не видно было, так как большой черный капюшон скрывал всю голову и уши незнакомца. Он никому не сказал, кто он такой.

Гостя положили спать рядом с постелью Ботиллы. Расстояние между ними было чуть больше вытянутой руки. И прежде бывало, что мужчины по ночам спали около ее постели, но так близко от нее никто еще не ложился с тех пор, как девочка стала девицей и просватанной невестой.