Ночной дозор - [121]

– Пожалуй, именно это я имел в виду.

– Вот так происходит у тебя с девицами?

– Полегче! Ладно, просто я...

– Что – просто?

Фрейзер замялся.

– Ничего. Только любопытно, как оно слаживается.

– Что слаживается?

– Ну, у таких, как ты.

– Как я? – спросил Дункан. – Что ты хочешь сказать?

Фрейзер заерзал и отвернулся:

– Ты все прекрасно понимаешь.

– Не понимаю.

– Ну хотя бы знаешь, что о тебе здесь говорят.

Дункан чувствовал, что краснеет еще сильнее.

– Такое говорят здесь о любом мало-мальски... культурном человеке, который любит книги, музыку. Иными словами, если ты не скот. Хотя именно сами скоты погрязли в этом как никто другой...

– Я знаю, – тихо сказал Фрейзер. – Но не только это.

– А что еще?

– Ничего... Я слыхал, почему ты здесь оказался.

– Что ты слыхал?

– Тебя посадили, потому что... Ладно, проехали, это не мое дело.

– Нет! Говори, что ты слышал.

Фрейзер пригладил ежик волос и наконец врезал без обиняков:

– Тебя посадили, потому что ты пытался покончить с собой, когда умер твой дружок.

Дункан онемел и замер.

– Извини, – сказан Фрейзер, – Говорю же, это не мое собачье дело. Мне пофиг, за что ты здесь и с кем ты якшался. Если хочешь знать мое мнение, у нас сволочные законы о самоубийстве.

– Кто тебе сказал? – сипло спросил Дункан.

– Не важно. Плюнь.

– Уэйнрайт? Или Биннс?

– Нет.

– Тогда кто?

Фрейзер смотрел в сторону.

– Ну конечно, эта педрилка Стелла.

– Тварь! – воскликнул Дункан. – Меня от нее тошнит. От всей их кодлы. С бабами не спят, а сами стали бабами. Даже хуже баб! Их лечить надо! Я их ненавижу!

– Ладно, – мягко сказал Фрейзер. – Я тоже.

– А сам думаешь, что я такой же!

– Я этого не говорил.

– Думаешь, я из их числа, и Алек был...

Дункан осекся. Здесь он никогда не произносил этого имени, только перед мистером Манди, а сейчас выплюнул его, как брань.

Фрейзер вглядывался сквозь сумрак.

– Алек был твоим... дружком? – осторожно спросил он.

– Никакой он не дружок! – взъярился Дункан. Ну почему всем только одно приходит в голову? – Он просто был моим другом. Что, у тебя нет друзей? У остальных тоже?

– Разумеется. Извини.

– Он просто был моим другом. Если бы ты вырос там, где я, и чувствовал, как я, ты бы понял, что это значит.

– Да, наверное.

Похоже, пик бомбежки миновал. Фрейзер подышал на руки и поработал озябшими пальцами. Затем полез под подушку и достал сигареты. Чуть смущенно предложил Дункану. Тот мотнул головой.

Фрейзер руку не убирал.

– Я хочу, чтоб ты взял, – тихо сказал он. – Ну бери. Пожалуйста.

– Тебе же меньше останется.

– Плевать. Дай-ка, я сам прикурю.

Фрейзер сунул в рот обе сигареты, взял каменную солонку и иголку. Чиркая железом о камень, можно было высечь искру; через пару секунд бумага наконец занялась, следом затлел табак. Дункан принял сигарету, которая, намокнув от слюны Фрейзера, перегнулась, точно соломинка. К языку тотчас прилипли табачины.

Курили молча. Сигареты спалились за минуту. Докурив, Фрейзер развернул охнарик и собрал, что можно, на следующую закрутку.

– Я завидую твоему другу, Пирс, – негромко сказал он. – Правда, завидую. Не представляю, чтобы я так сильно кого-то любил – мужчину или женщину, не важно, – как ты любил его. Да, завидую тебе.

– Значит, ты единственный, кто мне завидует, – мрачно ответил Дункан. – Собственный отец меня стыдится.

– Если на то пошло, мой тоже меня стыдится. Считает, таких, как я, надо выдворять в Германию, раз мы столь усердно способствуем фашистам. Может, человек и должен быть источником позора для своего отца? Если у меня когда-нибудь будет сын, надеюсь, он превратит мою жизнь в ад. А то откуда же взяться прогрессу?

Дункан не улыбнулся.

– Тебе все шуточки, – сказал он. – Для людей твоего круга все выглядит иначе.

– Неужели твоя жизнь и впрямь была настолько паршивой?

– Наверное, со стороны так не показалось бы. Отец... Он никогда меня не бил и... ничего такого. Просто... – Дункан с трудом подбирал слова. – Не знаю... Когда тебе нравится не то, что положено, и ты чувствуешь не так, как положено... Когда невозможно выговорить то, чего от тебя ждут... Алек чувствовал, как я. Он ненавидел войну. Его брат погиб в самом ее начале, и отец наседал, чтоб он шел воевать. Это был первый «блиц». Он уже заканчивался, хотя тогда мы этого не знали. Казалось... наступает конец сволочного света! Жуткое было время. Мы с Алеком вовсе не хотели воевать. Он не желал поступать, как все. Однако... вот...

– Бедняга, – прочувствованно сказал Фрейзер, когда Дункан замолчал. – Похоже, отличный был парень. Жаль, что я его не знал.

– Он вправду был отличный. Умный. Не то что я. Я-то всегда сходил за умного, потому что язык хорошо подвешен. Он был забавный. Ни минуты не усидит на месте. Вечно что-нибудь затеет. Пожалуй, маленько на тебя смахивал; или ты похож на того, каким он стал бы, если б учился в хорошей школе и был богат. Он будоражил. С ним... не знаю... все вокруг выглядело лучше, чем было на самом деле. Бывало, позже все обдумаешь и сообразишь, что иногда он порол чушь, но пока он был рядом, с ним ты был готов в огонь и в воду. Тебя уносило... точно волной.

– Извини, – тихо сказал Фрейзер. – Теперь я понимаю, отчего... ну, почему он тебе так нравился. Сколько ему было?