Ночной дозор - [3]

Вениамин посмотрел выразительно на Воробьеву заплывшими сливами глаз и многозначительно произнес: «Что-то давно Потылиха днем не выходит!»

— Давно! — эхом отозвалась Воробьева.

Не сговариваясь, они направились к пристройке гаража. Именно там у Вениамина находились дюймовые заточенные гвозди, удобные легкие топорики и, отдававшие небесной голубизной по самому лезвию, будто сами просившиеся в руку пилки-ножовки. Проверив снаряжение напарницы, поправив на ней завалявшуюся с армейских времен широкую кожаную портупею, Вениамин достал с антресолей два мотоциклетных шлема.

— Жаркая будет ночка, — сказал он, протягивая оранжевый шлем Воробьевой.

— Знаю! — твердо ответила она, прихватив с верстака большие дерматиновые краги.

Они вышли из пристройки в сумерках. Солнце село, но тьма еще не успела сгуститься вокруг Зеленки плотным кольцом. Лишь красневшая слабым отсветом полоска горизонта на минуту заставила сосущей тоской сжаться их сердца, дрогнувшие в такт, будто усомнившись, что новое утро наступит для них в свой срок…

Потылиха долго не отпирала.

— Ну, чего надо-то? Чего? Чего это, на ночь глядя, приперлись? — орала она из-за запертой двери, дрожавшей под натиском мощных ударов Вениамина. — Какой еще «дозор»? Идите в жопу со своими «дозорами»! Прекратите немедленно! Сейчас сама открою! Таскаются тут разные сволочи… А-а!

Спертый сизый воздух ударил в ноздри из-за сорванных с петель дверей. Какой-то кисловатый привкус примешивался к нему дымком, струйкой стелившимся по полу из-за цветастой китайской ширмы в углу горницы.

— Что же вы делаете, архаровцы? Венька, я же тебя с малолетства помню! Каким же ты гадом стал! — причитала над треснувшей пополам дверью Потылиха.

— Неважно, кем я нынче стал, — скромно сказал Вениамин. — Важно, кем ты нынче стала, бабуся-ягуся!

— А кем это я, к примеру, стала? — заносчиво заорала Потылиха, неосторожно разинув рот шире обычного. Нина и Вениамин даже отшатнулись, увидев, как сверкнули в тусклом свете трехрожковой люстры острые клыки и косозаточенные примоляры. Последние сомнения исчезли.

Нина взглянула на Вениамина, который слегка кивнул ей, надвинув шлем на глаза, и она, повинуясь сигналу напарника, тут же, почти незаметно переместилась за сгорбленную спину старухи. Обернувшись к оравшей Потылихе, Вениамин, с грустью вспомнил о прежней молодой и красивой тете Шуре Потылихиной… Вот тогда бы и следовало ей вампиркой становиться! Но тогда ей было некогда, она тогда планы перевыполняла на сталелитейном производстве, горячий стаж вырабатывала. С почти не скрываемым сочувствием он сказал: «Судить тебя сейчас будем, баба Шура! Душу будем твою спасать! Вначале будет тебе больно, а потом сразу станет легко!»

— А кто вы такие, чтобы меня судить-то? А может мне еще жить хочется, тогда как? — уперлась на своем Потылиха. — Вы хоть понимаете, что мне на эту пенсию все равно не пожрать по-человечески? Судить меня сейчас будут всякие сопляки. Мне забор ремонтировать надо? Надо! Взносы на ремонт столбов электрических платить надо? Надо! А я ведь в прежние времена на сталелитейном производстве по-человечески жрать привыкла! Сразу отвыкнуть трудно!

— Так что же теперь, не по-человечески надо жрать привыкать? — не выдержала Нина. Подав голос, она, безусловно, совершила грубейшую ошибку, поломав все их планы. Старуха тут же обернулась к ней и, конечно, сразу увидела заточенные гвозди, в боевой готовности уже торчавшие из-за портупеи.

— Вот и я говорю, что сразу не привыкнуть, — задумчиво сказала старуха. — Гвоздики у вас замечательные! Раньше я могла сколько угодно гвоздиков с арматурного цеха вынести, а нынче…

Надвигаясь на Нину, жадно протягивая мозолистые коричневые лапы к сверкавшим гвоздикам, старуха с глумливым смешком произнесла: «Давайте-ка, касатики, раз уж пришли, пейте свое и отваливайте. По первости я, так и быть, дам вам водицы вдоволь напиться, а уж назавтра приходите со своими…

— С кем это нам приходить? — надвинувшись на Потылиху, угрожающе зашипел Вениамин.

— А кого встретите, с теми и приходите! — с типичным вампирским равнодушием откликнулась Потылиха. — Главное, тару свою захватывайте, со своими банками заходите. Заколебалась я банки мыть и свое же кровное по ним разливать. Лучше бы в ваши сразу нацедила. Пока сахар из продмага дотащишь, пока смородинку переберешь до свету… А ведь наше дело — тихое, оно дневного света не любит. Вот всю-то ночь и валандаешься, чтобы днем кто не учуял да в ментовку не донес, ети их, иродов. Клиентов ведь тоже по ночам поджидаешь… Жрать-то я раньше привыкла по-человечески… А на счет души скажу вам так: всем насрать было на мою душу, вот и мне стало на все насрать, ребятки. В принципе, ведь это даже полезно для организма, гемоглобин повышает. Мне фельдшер наша, Валентина Викторовна, объясняла.

— Она тоже… это…пьет? — растерянно спросила Нина.

— Ась? Пьет, конечно, все нонче пьют! Все ведь, главное, природное, само по себе родится, само растет, а гемоглобин повышает — так отчего бы не выпить, правда? — жизнерадостно сказала Потылиха, доставая из-за ширмы граненый стакан, наполненный густой, темной жидкостью, кровавым рубином переливавшуюся сквозь когтистую лапу старухи…