Ночной дозор - [2]

— А хочешь, я тебе тоже дивиди поставлю? Хочешь? — все плотнее принялся цепляться к Воробьевой Венька.

— Иди ты! — грубо ворохнулась Воробьева. — К своей Людке иди дивиди ставить!

— А ты тоже тогда к своему Толику вали портки грязные стирать! — взорвался от такого унижения Вениамин. — Все знают, что он на тебе только из-за ордера женился, когда нас сносить обещали! А эта и рада! Портки его на огороде развешивает, а он в сей момент в неглиже ее же магнитолу к ларьку Шакирыча на пропой выносит!

— Ну, и сволочь же ты! Гад ползучий! Только такая сволочь может в больное место который год… — задохнулась рыданиями Воробьева. — А когда сам… Сволочь… Когда ты эту свою лохудру крашенную на Зеленку приволок? Ты думал тогда, что жизнь мою сломал, как… как… сс…с-стебелек!..

При этих проникновенных словах Нина Аркадьевна повернулась всем мощным корпусом к собутыльнику, пытаясь продемонстрировать на розовом пухлом мизинце диаметр безжалостно сломленного им стебелька, и, не ожидавший такого резкого поворота, беззащитно разлапившийся возле ее филейной части Вениамин полетел, кувыркаясь кумполом, по кривым ступенькам, на самое донышко погреба… По пути он выбил затылком стойку из-под полки, с которой, аппетитно крякнув, на него сверзились две пятилитровые бутыли с маринованным овощным ассорти. Сразу стало очень тихо. Потом Нина Аркадьевна, наконец, смогла выдохнуть, потом вздохнуть, а после этого она оглушительно завизжала: «Веничка! Только не умирай! Что хочешь ради тебя сделаю, Венюшечка, родной!»

Тут она совершила еще один неосторожный, продиктованный излишней эмоциональностью, поступок. Раскинув руки крыльями, она как бы вся устремилась верхней частью корпуса к точке падения Вениамина… Неукротимое приближение трагической развязки ускорили средняя стадия опьянения и роскошный бюст Воробьевой. Зависнув на какую-то секундочку над зияющей бездной погреба, бюст немедленно перевесил все остальные части тела, столь соблазнительного когда-то для недвижного теперь Вениамина. И вот когда она прогрохотала вслед за Пластиным, тогда и наступила настоящая тишина…

Ну, сами понимаете, что, вряд ли кто удивится в нашем достославном Отечестве такому ничтожному факту, ежели кто-то там водки в погребе нажрется и башкой все ступеньки пересчитает, свернув себе шею напоследок. В любом уважающем себя ментовском райотделе есть специальный отпечатанный шаблон для описания подобных несчастных случаев. Там надо только ФИО потерпевшего подставить, дату и место его рождения, ИНН, паспортные данные, номер страхового свидетельства Пенсионного фонда, да адресок регистрации погреба с указанием числа ступенек. Не тема это для высокого искусства, конечно. Это все — для объемистого вороха гражданских актов в папке с карандашной пометкой «Терпилы в погребах».

Однако в данном случае произошло невероятное! Где-то приблизительно через час оба участника, казалось бы, практически завершившегося несчастного случая — закряхтели, завозились, стали стряхивать с себя крупно нашинкованные кабачки, помидорную слизь и огурцы с перцами… Как они оказались в погребе, ни Вениамин, ни Нина Аркадьевна никак вспомнить не могли. От сильной утрамбовки мозгов вследствие динамического удара, полученного в результате ускорения мускулистых лодыжек Воробьевой, обутых в увесистые модные «копыта», Вениамин себя-то с трудом ощущал. Свой ИНН и номер в Пенсионном фонде он бы в данный момент и для протокола не вспомнил, если честно.

Вениамина до глубины души возмутило разрушение любовно обустроенной им полочки для провизии и варварское уничтожение банок с ассорти. Но главное расстройство вызвало циничное опустошение кем-то четырех бутылок водки, любовно выставленных им с утра для охлаждения. Это он помнил точно.

Воробьеву последние результаты подсчета потерь тоже возмутили до крайности. Она сказала, что это дело так оставлять нельзя, что тогда у них вообще черти что на Зеленке начнется. И, поскольку, она была травмирована гораздо меньше Вениамина, сыгравшего при ее падении роль своеобразной демпферной прокладки, то соображала гораздо лучше товарища. Она-то и догадалась, что именно злоумышленники их в погреб скинули! Прикидывали и эдак, и так — больше некому!

Тут уж, как говорится, не до народных дружин и суда присяжных заседателей. Тут надо было делать выбор каждому за себя. Либо ты встаешь и преграждаешь путь насилию и пороку, либо сам превращаешься в точно такого же порочного насильника. Третьего не дано.

Ради самого себя Вениамин, быть может, и не стал бы связываться с такими подонками, все-таки не знаешь, что там можно еще на загривок наскрести, но за Воробьеву ему стало страшно обидно. Только на минуту представив, как ее, хрупкую и беззащитную, швыряют в темный погреб, освещенный лишь тусклым светом из окошечка в филенчатой двери, он почувствовал в себе горячее желание передушить этих гнид голыми руками.

Они вышли из погреба, преисполненные решимостью до конца бороться за торжество справедливости. В заросших ивняком ложбинках речушки Подборенки клубился белесый туман. И алой, горячей кровью за перелеском разгорался закат — предвестник грядущего жаркого дня… Но не о срочной поливке огурцов и подвязке помидоров подумали наши герои. Одна общая мысль синхронно возникла в их гудевших саднящей болью головах при созерцании полоски горизонта, окрашенной кровью: «Вампиры!»