Ночное зрение - [18]

— Я мухой, — тот выскочил на крыльцо отцовского дома. Там закурил, со злостью осматривая подворье, откуда был выжит мачехой, когда еще усы не росли. Увидел, что в старой конуре новая собака. Она беззвучно скалилась на него. За спиной услышал голос мачехи:

— У кого же опасная бритва есть? Сходи, Паля, к Бобковым. Помнишь его?

— А то не помню, — часто задышал Пашка, злясь. — Все я помню, — и пошел с горы от дома через мостик над ручьем, где летом протекала мыльная банная вода.

Пока он ходил, отец умер.

Пашка этого не знал потому, что ходил долго. Случилось так, что встретился ему младший брат школьной подружки Светы, которая жалела его и тайком от родителей писала ему письма. Пашка принимал ее кем-то вроде сестры. Была она сутуловата, нос клювиком воробьихи, глаза подвижные, как у глухонемой, краснела без всякой причины, смеялась резким, захлебывающимся смехом. Пашка почти не знал женщин и имел к ним определенный интерес, но Свету обидеть не хотел. Иногда, когда она смеялась, запрокинув отягощенную косой голову к спине, Пашка боялся за ее тоненькую шейку. Ему казалось, что отличница Света вот-вот упадет, ударится оземь, и, превратившись в моль — фр-р-р! — начнет летать вокруг уличных фонарей.

Встретив ее братишку, Пашка велел ему передать Свете, чтобы она срочно пришла в вестибюль Дома культуры, где он будет ее ждать ровно полчаса. Но часов у него не было, и время тянулось томительно. Пашка ходил от колонны к колонне и читал тексты, написанные на планшетках. Вдруг на одной из них он приметил ошибку.

Он вытащил бритву, которая уже согрелась теплом его правой руки, и стал счищать мягкий знак в конце слова «тысячью. Тут к нему подскочила заведующая Раиса Федоровка.

— Это что же такое? — воскликнула она. — Это как называется? Хулиганство. Боже мой, Гуляхин! И тебя выпустили?! — кричала она, закатывая глаза к небу.

— Да вы что, Раиса Федоровна? Почему так некультурно себя ведете? — удивился Пашка, но бритву не закрыл и не спрятал в карман. — Тут у вас ошибок штук семь! — и показал бритвой на планшетку.

Раиса Федоровна тоненько вскрикнула.

— Бандит! — и побежала, но не падать в обморок, как подумалось Пашке, а пригласить дружинников. От ее дурости Пашке стало весело, и он продолжал ждать Свету. Потом его увели в штаб дружины, и там он объяснил свой поступок. Потом писал объяснительную явившемуся на «событие» участковому, говорил, что ждал девушку Светлану, гражданку Гранатурову. Парень он был пружина и наломал дров.

Ему не поверили, потому что замужних женщин в клубах не дожидаются с бритвами в руках. Пашка удивился, что Света замужем, и тем самым убедил командира дружины в злом умысле исполосовать Гранатуровой лицо из соображений ревности. Пашка сказал, что они дураки, что у него отец умирает и просил побрить его, старика, опасной бритвой.

— Умер твой папка-то, — сказал участковый Макар Андреевич, — умер, пока ты тут с бритвами за девулями гоняешься, лось ты эдакий. Иди сейчас домой, а бритву тут оставь. И смотри у меня, с отцом плохо ты жил, ни в грош его не ставил, а тут истерики закатываешь…

Пашка покачал головой:

— Человек ведь ты, дядь Макар… И я какой-никакой, а человек. Так скажи мне: виноват я, что мама рано умерла? Что Ариша его преподобная мне постоянно песок из буксов выпускала? Дядь Макар, скажи! И не отца, а жизнь свою я невзлюбил! В дом-то не тянуло, вот и пошел бродяжничать да воровать! Где было ума взять? — спрашивал он участкового, который спокойно перебирал бумаги на столе. — А ему когда до меня было дело? Подумал, где я гордости хватил: не от папоньки ли родного?

— Ты бы лучше поспешил домой, дружок, — сказал участковый. — В доме-то покойник, а ты тут турусы разводишь, человек никчемный… Виновных ищешь в своей глупости. Всяк человек ошибается, да делает выводы…

— Э! — с придыханием произнес Пашка и пошел к двери. — Макар ты и есть Макар, пистолет с холостыми патронами…

Дружинники кинулись было за ним, но участковый показал, что не надо: не в себе, мол, парень.

Дома мачеха уже поплакала с соседками и смотрела на покойного сухо. Он лежал в той же постели, уставив в потолок белый нос. Пашка заплакал. Соседки смотрели на него с любопытством и страхом: они уже знали, что Пашку задержали в клубе дружинники.

— Отца раньше жалеть надо было, — сказала мачеха. — Где вы раньше были, добрые да заботливые…

Пашка подивился ее смелости, но ответил зло:

— А раньше, тетка, я куски хлеба, которые с пароходов выбрасывают, в реке вылавливал, чтоб с голоду не околеть…

— Я тебя не гнала, — возразила мачеха под прикрытием соседей.

— Не гнала… Да и в дом не звала… А мы гордые, — сдерживаясь, чтобы не захлебнуться в волне ярости, встал с колен Пашка. — А теперь попрошу всех выйти, с отцом дайте попрощаться…

— Попрощаешься, Паля, когда еще хоронить-то будем… А сейчас нам ведь и дела делать надо… Варить, печь, продукты закупать…

— Похороните без меня, — сказал Пашка. — Много вас. А пока прошу покинуть хату! Ну!

Пашка рванул на себе ворот рубахи, и ноздри его ловили воздух белыми крыльями. Соседки, премного довольные, причмокивая губами, опустив глаза, шепчась и плача, дружно покинули дом покойного, но по домам не расходились. Мачеха протестующе начала выть от оскорбления, но Пашка схватил с плиты ведро с кипятком и кинулся пугнуть мачеху. Она с воем бросилась к миру, и ее подхватили несколько пар рук, гладили по голове, утешали.